Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

— И не только: в этих бандах немало молодых кретинов.

— Опять пошли за «Крысоловом»! [85] Крысолов — персонаж немецкой средневековой легенды. Играя на волшебной дудке, он завел детей в реку и утопил.

— Чего ж удивительного? «Крысолову» помогают и церковь, и школа, и газеты, и кино.

— Нарочно оболванивают подростков. Они ведь там ничего не знают про фашизм и войну.

— Я вам покажу, геноссе Бугров, школьный учебник истории, по которому учат в «Дрюбене». Там написано, что войну начал Советский Союз! Русские пришли в Европу не для того, чтобы освободить народы от фашизма, а потому, что стремились к мировому господству!

— Негодяи без стыда и совести! — пылко возмутилась Линда.

— Это уж точно, — согласился Бугров. — Они действуют по рецептам своего духовного папаши Геббельса: врут и клевещут напропалую, надеясь, что хоть малость в голове останется. Вот вы говорите: «объединения» и «союзы». А какие из «их вам известны?

— Да мало ли их? — первым отозвался Макс. — «Стальной шлем», «Союз немецких солдат», объединение эсэсовских союзов «ХИАГ»… Эти самые отъявленные — они открыто прославляют Гитлера, его палачей и генералов, призывают немцев готовиться к реваншу и прежде всего уничтожить нашу народную республику.

— А еще есть банды профессиональных террористов и диверсантов, — сказал Пауль Дозе. — Например, «Группа борьбы против бесчеловечности». Назвали-то как себя! Кто-нибудь и вправду поверит, что они гуманисты. А на самом деле — поджигатели, взрыватели, отравители и убийцы!

— Ну, этих-то уже разоблачили. Схватили несколько человек.

— Мост хотели взорвать у нас на железной дороге.

— И шлюз на канале!

— А про «Ферейн молодых патриотов» вам приходилось слышать? — спросил Бугров.

— Я не слышал, — ответил Макс. — Это, наверное, новый.

— Нет, — возразил Пауль, — мне название встречалось.

— Это военизированная террористическая организация, — сказал Бугров. — Она ставит целью систематическое убийство самых активных политических и общественных деятелей. Здесь, в ГДР, и в Западном Берлине. У этого Союза на счету десятки убитых.

— Недавно у нас опять убили коммуниста.

— И в Западном Берлине двоих…

— Давайте остановимся, — Макс взял Бугрова за рукав, другие ребята тоже остановились. — Нам надо поговорить с вами, геноссе Бугров.

— Пожалуйста.

— Вы понимаете: положение серьезное. Мы не хотим быть жертвами. Нам нужно давать отпор убийцам. А нам не доверяют оружие. У нашей заводской организации ССНМ нет ни одной боевой винтовки, ни одного патрона. Разве это правильно?

Вопрос застал Бугрова врасплох — он не знал, что ответить.

— Есть решение Союзного контрольного совета, — на всякий случай напомнил он. — Оно запрещает подобную военизацию.

— А им? Этим наемным убийцам в «Дрюбене» не запрещает? Выходит, неофашисты могут вооружаться до зубов, могут убивать кого хотят, а мы должны отбиваться кулаками?

— Вы, геноссе Бугров, не могли бы нам посодействовать? — душевно спросила Линда. — Сказать кому следует, чтобы нам разрешили иметь оружие? Это ведь необходимо.

— А мы не подкачаем, — заверили дружно Макс и Пауль. — На нас можно положиться.

— Это я вижу, ребята, — ответил Бугров. — Все понимаю. И я бы лично доверил вам оружие. Даже научил бы им пользоваться. Но журналисты не решают такие вопросы. Попробую сказать одному человеку. Его, может быть, и послушают.

Умер Сталин.

Хотя скорбная весть была подготовлена короткими тревожными бюллетенями о состоянии здоровья вождя, хотя все знали, что заболел он тяжело и опасно, сам факт смерти казался невозможным, противоестественным, непостижимым…

До Берлина страшная весть долетела по радио. Поразила советских людей, словно удар грома при ясном небе. Боевые генералы, испытанные дипломаты не находили слов для выражения горя.

Хворостинкин закрылся в своем кабинете, забился в большое кресло, словно в дупло, поджал по-мальчишески ноги и всхлипывал, жалобно причитая по-деревенски.

Советник Паленых, узнав о случившемся, насупился, молча вышел из посольства, зашагал куда-то. Ему необходимо было побыть одному, осмыслить то, что произошло, что может произойти теперь.

Кондрат Паленых понимал, что имя Сталина воплощает в себе целую эпоху, которая измеряется не продолжительностью казенных оваций, не тысячами статуй и бюстов вождя, а четырьмя ударными пятилетками и результатами самой страшной и великой войны. Весь титанический труд в мирные годы, тяжкая военная страда, пот и кровь, жертвы и подвиги — неотделимы от имени Сталина.