Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Андрея Бугрова и многих других фронтовиков из тех, кто находился в Берлине, потянуло к Бранденбургским воротам — к тому месту, где их поколение пережило свой «звездный час».

…Сына комэска первым в роду Бугровых не крестили в церковной купели. Не повязывали крестик на озябшее крохотное тельце с незажившим пупком, не называли «рабом божиим». «Крещение» состоялось позже, когда он подрос, и не где-нибудь, а на Красной площади. Первого мая.

В то утро Иван Бугров объявил семилетнему сынишке, что его, подросшего до «октябренка», он может взять в колонну автозаводцев, которая пройдет по Красной площади. От этой новости в маленьком сердце Андрейки вспыхнула беспредельная радость. Счастливей его в тот день не было никого на свете.

Трамваи, понятно, в такой день не ходили. Вместо трамваев по мостовой шли медные оркестры, а за ними множество веселых и празднично одетых людей: не только с отцовского завода «АМО», но и с «Шарика», и с «Химика», и с «Часового», на котором будильники делают, и еще с каких-то совсем уж дальних заводов и фабрик. Улицы, площади и вся Крестьянская застава, куда стекался народ, полыхали кумачом: на каждом доме красный флаг, в руках демонстрантов красные плакаты, на головах комсомолок красные платочки, детские шарики тоже красные, да еще значки — они приколоты на красных шелковых кружочках!

На Крестьянской площади, окруженной бревенчатыми домишками, народ скапливается быстро, словно вода в запруженном ручейке. Победно гремят медные трубы, бодро грохают барабаны, лихо наяривают гармошки. Люди поют, пляшут, смеются. Молодые работницы размахивают большущими бумажными цветами и пестрыми косынками. Весело! Хорошо!

Откуда-то притащили смехотворные чучела на длинных палках — «Буржуя», «Кулака», «Попа» и «Чемберлена». Пузатые уродцы дрыгают хилыми ножками и ручками, а фабричная «комса» поет про них озорные частушки:

Наконец человек с красной повязкой на рукаве приказал через жестяную растопырчатую трубу строиться в шеренги. А когда встали в ряды, то получилась колонна.

Впереди отцовской колонны шагают «тридцать три богатыря». Они несут огромный автомобиль. Не настоящий, понятно, — из досок и фанеры, но зато на нем написано, сколько завод АМО сделал новых автомашин и сколько еще выпустят за пятилетку.

За дядьку Черномора перед богатырями вышагивает директор завода Иван Лихачев. Он человек уважаемый: бывший рабочий, а потом командир гражданской войны. Все партийцы на заводе говорят ему «ты», называют просто Иван, а отец Андрюшкин и вовсе зовет директора по-свойски — «тезка».

С песнями и плясками, с шутками и частушками, которые не могут перекрыть даже марши духовых оркестров, движется человеческий поток через Таганку, Солянку и площадь имени товарища Ногина. А оттуда недалеко уж и до самой главной площади в мире — до Красной площади. Там стоит Мавзолей Ленина.

Красные реки вливаются в Красную площадь. Несчетные тысячи людей, и у каждого человека сердце бьется так же крепко и радостно, как у Андрюшки. Словно целый миллион дружных рабочих молотков стучат в огромном цехе. Потому и поют, наверное, люди песню про удалых кузнецов:

Отец поднимает Андрюшку и сажает к себе на крепкую шею. Андрюшка сразу стал великаном. Он видит всю громадную площадь, бескрайнее праздничное море с красными бурунами знамен. И плывут по этому морю кремлевские высоченные башни — каменные краснозвездные корабли.

А Мавзолей даже сравнить не с чем. Красиво, строго сложены мраморные кубы. На них пять темно-красных букв, составляющих слово ЛЕНИН — короткое и громадное.

Андрейка недавно начал читать по слогам, но это слово знает хорошо. И еще знает, что Ленин по-настоящему вовсе не умер. Первый стишок он выучил со слов отца:

И все же теперь, когда октябренок Андрейка оглядывает с отцовской шеи стоящих на трибуне Мавзолея вождей, в его белобрысой головенке возникает самый первый в жизни «политический вопрос». И он звонко спрашивает:

— Па, а кто теперь замест Ленина?

— Никто. Нет такого человека, чтоб Ленина заменить.

Растерялся Андрейка: