Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Жертвы? Кто их должен приносить?

— Об этом не спрашивают. Их просто приносят без установленной последовательности, если существует такая необходимость. Идем… Мы здорово отстали, надо догонять.

Спустились в овраг. Сосны отступили назад. Косогор кончился. Мы шли уже низиной.

— Маша-а!

Не идем, а бежим уже, где-то тарахтит трактор.

О чем я хотел ее спросить? Лес кончился. Поле если и не бескрайне, то велико, надо сощуриться, всмотреться пристально, чтоб увидать кромку леса. Прямо по полю катится телега, запряженная парой лошадей. Удивляешься, как ухитряется по вспаханному полю. Не сразу угадаешь: там, внутри поля, дорога. Уже слышишь, как стучат колеса по замерзшей земле.

Возница, хмурый, небритый, сидит боком. Телега длинная, приспособленная лес возить. Кивает понятливо: заплутались?! Бывает. Слушает наш рассказ, откуда пришли, где были. Перечисляет названия деревень: Савино, Осокино, Ясенево. А мы в ответ: через дорогу переезд был. Озеро вроде. Запахнул рогожу, колени от сырости прикрыл. Кашляет:

— Озер тут в помине нет, а переезда четыре.

Пробуем еще раз объяснить, он руками машет:

— Слепой зрячему не указ. Садися на мою дрожалку. Кудыть вывезем. Вона сено лежит. Брось на доски. Мужику стерпится, а бабе никак нельзя. Растрясет бабу. Ето место опухнет. — И зашелся в смехе, довольный и добродушный.

Сено, схваченное на поле, перевернуто сухой стороной, сели удобнее и поехали, подскакивая на всякой рытвине.

— Я вспомнил, вспомнил, о чем спросить хотел. Чего ради здесь Фархиев отпивается? Чего?..

Она повернулась на мой вопрос. Кивнула. Значит, слышит. И сказала, разбивая ответ на паузы, угадывая ровную дорогу:

— Спроси его. Поехали всей школой. Фархиев не отказался. — Подумала, сообразила, что сказанным не убедишь, опять заговорила: — Я благодарна ему. Когда заплываешь далеко, все время оглядываешься на берег.

Въехали в лес. Спустя полчаса услышали монотонный автомобильный сигнал. Распростились с возницей и пошли напрямик, сшибая ржавый, прелый лист. Спешим, спотыкаемся на ходу, и уже и голоса различимы. Понимаем — наверное, не договорим, не узнаем чего-то главного. Не слышу порывистого дыхания за спиной, оглядываюсь. Она стоит, обхватив дерево, прижавшись к холодной коре щекой.

— Погоди, мне плохо…

Успел подхватить под руки. Развязал платок.

— Что с тобой, что?..

Как же бледна она, темные круги под глазами. Шепчет. Я склоняюсь к самым губам.

— У нас будет ребенок. — Кривятся губы издевательски, плаксиво.

— Постой, какой ребенок, что ты говоришь?..

— Уже легче. — Она выпрямилась, бросила руки перед собой. — Уф! Голова кружится.

— Послушай…

— Потом, Кеша. Потом. Нам сейчас помешают. Я хочу ребенка.

— Что?! — Спазма сжала виски. — Что?!

— Боишься?!

— Постой, постой! Там кто-то есть.

Услышала, обмякла разом и упала навзничь.

— Пусти меня. Трус!

Я вынул платок, осторожно промокнул капельку выступившего пота вокруг рта, носа, у самых волос. Поднялся, обессиленный, и так сидел, сокрушенно раскачиваясь из стороны в сторону.

Она спросила, возможно, мне послышалось. Голос ниоткуда:

— Скажи, сестра Лида — это серьезно?

Возможно, я ответил, или мне показалось. Ответил в никуда, по инерции, с трудом разжав губы:

— Я запутался. Ничего нет. Меня ведут, и я иду послушно, нет сил воспротивиться.

Автобус повторил настойчивый гудок, и совсем рядом оглушительно прокатилось:

— Кеша-а!.. Ада-а!..

В автобусе мы сидели рядом. Она уронила голову на мое плечо, истомленное лицо разгладилось, стало спокойнее, словно она отрешилась от всех забот на час сна. А чуть позади сидела Маша. Машин Коля, пользуясь темнотой, обнял ее, ткнулся небритым подбородком в щеку. Маша терпела… «Грубо, но ласково все же», — думала Маша. И ей было хорошо от такой ласки.

Я сидел не шелохнувшись. Боялся разбудить Аду. Ни о чем не думалось. Огни света от встречных машин врывались в автобус и, как следы трассирующих пуль, уходили в потолок. Я закрыл глаза, и тотчас из белой тьмы на меня пошел папа. «Я предупреждал! — кричит папа. — Я предупреждал! В моем доме! Какой позор, в моем доме». Я оглядываюсь. Рядом сидит сестра Лида, расчесывает волосы. Они шелковистой волной скатываются по обнаженным плечам. Я пробую встать, я задыхаюсь, ноги не слушаются меня. Папа все ближе, ближе: «Вы… вы!»

Я больно ударяюсь о железные ручки сидений, открываю глаза. В автобусе горит свет. Тихо. Люди потягиваются, зевают. Приехали!