Людмила Уварова - Концерт по заявкам

— Ничего в этом смешного нет, — сказала Маша. — Хорошо, хоть я сама чувствую, когда фальшивлю, но в вашей школе рояль до того расстроен, просто ужас!

— Еще бы, — согласился Костя. — На нем играют все, кому не лень.

— И каблуки у меня чересчур высокие, — продолжала Маша. — Я это сегодня, как никогда, поняла…

— Устала?

— Еще как! Пока дошла до поликлиники, сто пудов потеряла. — Она пошевелила пальцами ноги. — Не сердись на Владика, он злой потому, что несчастный. Его следует жалеть.

— Нет, — сказал Костя необычно жестко. — Я не буду его жалеть, не хочу и не буду! Пусть он даже тысячу раз из самой неблагополучной семьи!

— Он несчастный, — повторила Маша.

— Он дрянь, — сказал Костя. — И я очень тебя прошу, Маша, ты не верь ему, он же все наврал!

Маша хотела было обнять Костю, но вовремя вспомнила, что он терпеть не может объятий, поцелуев, всего того, что называл пренебрежительно «лимонная апельсинность». И в конце концов, что за манера, в самом деле, — обнимать и облизывать здорового парня пятнадцати лет от роду?

— Знаешь что, — деловито сказала она. — Называй меня так, как полагается, — бабушка. В сущности, что я тебе за Маша?

— Я уже привык и иначе называть не буду, — сказал Костя. — Просто не сумею.

— Ну, бабушка Маша…

Костя помолчал, как бы мысленно примериваясь, удобно ли будет называть ее бабушкой Машей.

— Так тоже не выйдет, — сказал. — Честное слово, ты на меня не обижайся, Маша, но я все равно не смогу…

— Пусть будет по-твоему, — сказала Маша.

— Вот что, — сказал Костя. — Сыграй мне еще раз все то, что тогда играла в школе…

Маша с удивлением глянула на него:

— Нет, это ты серьезно?

— А почему я должен шутить?

— Ты же не так уж обожаешь музыку…

— Ну, смотря какую…

— Тебе нравятся военные песни?

— Конечно. Они всем нравятся.

— Что ж, тогда давай слушай, — сказала Маша, подошла к пианино, уселась поудобнее, стала играть.

Играла она вдумчиво, вслушиваясь в каждый звук, — боялась сфальшивить. А Костя стоял рядом и слушал…

Рано утром ко мне залетел воробей, окраской похожий на беспородного котенка. Уселся на форточке и прочирикал что-то, должно быть на птичьем языке означавшее: «С добрым утром! Пора вставать!»

Я встала с постели, ответила:

— Спасибо, воробей!

А он улетел. Только его и видели.

Пора было на работу. Улица под окном казалась очень чистой и тихой, как и положено выглядеть улице ранним утром.

День обещал снова быть жарким, вдали, над тимирязевским лесом, вставало солнце. Мама еще спала, и Маська спала, у нее сегодня начинались экзамены, и она лежала, раскинув руки, лицо безмятежное, губы улыбаются…

Когда я училась в школе, я перед экзаменами вообще не спала. Пила черный кофе и только одно знала — готовиться. А она совсем не такая, до того беспечная.

Нет, мы были другие.

Мысленно я усмехнулась. Если человек говорит: «Мы были другие» или: «В наше время не так» — значит, он стареет.

Выходит, и я старею? Неужели правда?

Я тихо открыла дверь на лестницу, и в это время проснулась мама.

— Возьми с собой завтрак, — сказала она.

Я издали показала ей яблоко.

— И это все?

— Пообедаю на Палиашвили.

На улице Палиашвили находится кафе, в котором мы, таксисты, любим обедать.

Мама вздохнула, хотела еще что-то сказать, но я уже закрыла за собой дверь.

Прежде чем завернуть за угол, я обернулась: мама стояла у окна, смотрела мне вслед. Сколько помню себя, мама всегда, зимой и летом, стоит у окна, провожая меня взглядом. Так было, когда я училась в школе, так и теперь, когда я работаю.

В парке начальник колонны обрадовал меня:

— Готовься, Катерина, не сегодня-завтра подойдет твоя очередь на «новичка».

«Новичком» таксисты называют «Волгу ГАЗ-24». Разумеется, каждому охота поскорее получить «новичок». В ближайшие два-три года новые «Волги» будут уже решительно во всех парках, а покамест на них еще очередь.

Я работаю в таксомоторном парке скоро два года. Ни одной аварии за все двадцать три месяца, правда, раза два пришлось посидеть на лекциях в ГАИ: это тогда, когда случились нарушения, один раз из второго ряда рванулась налево, в другой — поехала на красный свет.

И старшины попались, как назло, оба несговорчивые. Как ни уламывала их, ничего не получилось. Штраф не взяли и талон не прокололи, а все одно — на лекцию направили.

Побеседовав с начальником колонны, я села в свою «дымку» и поехала неторопливо по Кутузовскому. «Дымкой» я называю мою машину за ее цвет, дымчато-серый, который мне очень нравится. Такого же цвета был у нас пес, помесь дворняжки с сеттером, его тоже звали Дымкой. На редкость умная была собака, понимала все с одного взгляда.