Она внимательно разглядывала свое лицо: Костя снимал ее улыбающейся и серьезной, грустной и кокетливой, в профиль, анфас, вполоборота…
Какая же она старая, какие у нее усталые глаза, даже чересчур веселая улыбка их не оживляет, какие горькие губы! Именно горькие, хотя она и смеялась по приказанию Кости во все горло.
Глядя на свои фотографии, Маша подумала, что не посчитать ее на «заслуженном отдыхе» может разве лишь кто-то слепой или чокнутый.
— Наверно, и вправду никто себе самого себя не может ясно представить, — сказала Маша. — Вот я смотрю на эти карточки и удивляюсь: неужели я и в самом деле такая старая?
Костя промолчал. А Владик, по своему обыкновению пришедший к ним после школы, стал усиленно уверять ее, что в жизни она гораздо лучше, чем на фотографии, потому что лицо у нее на фотографии искаженное, и, если она хочет знать, никто не верил, что она — бабушка Кости, все думали, что она Костина мама, но никак не бабушка.
Костя никогда ни с кем не ссорился, Маша даже считала, что он вообще не умеет ссориться, как не умеет никому ни в чем отказать. И на этот раз она так же ошиблась, как уже не раз ошибалась в прошлом, потому что порой случалось ей поверхностно, неглубоко оценивать людей.
Оказалось, Костя умеет отказать. Решительно и наотрез.
Незадолго до конца занятий Владик сказал Косте:
— Надо бы хорошенько отметить начало каникул, как ты считаешь?
— Можно, — ответил Костя. — А как?
— Обыкновенно. Собраться, позвать надлежащих девочек, послушать маг, поплясать…
— Ну, что же, — сказал Костя.
— Хорошо бы у тебя, — сказал Владик. — Самые удобные квадратные метры.
— Ладно, — сказал Костя. — Я поговорю с Машей, чтобы она нам чего-нибудь приготовила.
Владик поднял обе ладони, как бы защищаясь от его слов:
— Только ни о чем не проси Машу, пусть уйдет куда-нибудь, скажем, к какой-либо своей подруге фронтовых лет, и переночует там, а то, сам понимаешь, мы в одной комнате, она в другой, как-то все стесняться будут…
— Ладно, я поговорю с ней, — сказал Костя.
Разумеется, Маша охотно согласилась уйти. У нее почти во всех районах Москвы жили старинные (какие могли быть еще?) друзья, и все они были рады принять Машу не только на ночь, но и на сколько времени ей было бы угодно.
За несколько дней до вечеринки Маша свалилась с гипертоническим кризом. Она лежала на своей тахте, притихшая, внезапно помолодевшая, может быть, потому, что глаза ее лихорадочно блестели, а щеки пылали неровным горячечным румянцем.
Приходя из школы, Костя терпеливо ухаживал за нею: бегал в аптеку, варил кашу, клал ей холодные компрессы на лоб.
Маша стонала:
— Надо же! У тебя самая горячая пора, а я так подвожу…
— Ты же не нарочно, — отвечал Костя.
— Все равно тебе от этого не легче.
— Бывает, — говорил Костя. — Только, пожалуйста, не переживай, твое дело одно: лежи и поправляйся.
— И мамы с папой все нет да нет, — сокрушалась Маша. — И приедут они, надо думать, только к осени…
— Я и без них справлюсь, — говорил Костя. — А ты прекрати всякие «лимонные апельсинности»! Слышишь?
— Слышу, — покорно говорила Маша. «Лимонными апельсинностями» Костя называл любые проявления сентиментальности.
Прошло еще дня три-четыре. Маша поднялась и решила пойти в поликлинику. Утром, когда Костя был еще в школе, она написала ему записку и ушла.
В тот раз у Кости было четыре урока, и он раньше обычного пришел домой вместе с Владиком.
На столе лежала Машина записка:
«Пошла измерять давление. Скоро вернусь. По-моему, тебе нечего кушать. М.».
— Неужели не могла вызвать врача? — возмутился Костя. — Взяла и поплелась в поликлинику. Вот уж действительно легкомыслие не по возрасту!
— А что, в самом деле нечего кушать? — озабоченно спросил Владик.
— Что-нибудь поищем, — ответил Костя.
Что-нибудь нашлось в холодильнике: банка баклажанной икры, две вареные картошки и бутылка ацидофилина.
— Не что-нибудь, а роскошный харч! — радостно заявил Владик. — Давай скорее, я чертовски хочу есть.
Костя хотел было предупредить, что ацидофилин следовало бы оставить для Маши, ведь она ничего другого не ест, но постеснялся.
— Значит, так, — начал Владик, торопливо освобождая банку от баклажанной икры, — действия развиваются следующим образом, так или иначе, а Машу твою надобно спровадить к кому-то…
— Как она себя будет чувствовать, — сказал Костя. — Подожди, она скоро вернется из поликлиники.
— А чего тут ждать?
Читать дальше