Владимир Попов - И это называется будни

Низовкин вынужден признать, что есть такая практика, кстати, никем не предписанная, — инициатива на местах. Эту практику он обещает поломать.

— А сколько коньяку может выпить человек за вечер?

Хотя Додока спрашивает как бы походя, Низовкин настораживается, и ответ его уклончив:

— Это в зависимости от способностей.

— А точнее?

— До литра. Но литр, надо вам сказать, одолевают только чемпионы.

— А если три и восемь десятых литра на брата?

— Абсолютно невозможно. Это доза смертельна, — Низовкин замирает, соображая, выпутался ли он и на сей раз из расставленных сетей или, наоборот, еще больше запутался в них.

Губы Додоки сводит улыбка. Добрая она или недобрая — разве разберешь?

— Тогда объясните, пожалуйста, всем нам, как это вы умудрились остаться живым после банкета, который закатили ревизорам? Вас было семь человек, а списана пятьдесят одна бутылка коньяка. Такая сверхживучесть, знаете ли, хоть кого повергнет в недоумение. Это что, результат длительной тренировки? Не мешало бы привлечь деятелей науки для проведения исследовательской работы или деятелей другого рода для проведения следовательской работы.

Эти слова встречаются в зале долгим дружным хохотом. Только Низовкину не до смеха. В пору бы и заплакать. И Додока не смеется. Не потому, что старается сохранить эффектно бесстрастный вид. Начинает злиться.

— Я проверю, — говорит Низовкин, когда наконец устанавливается тишина.

— Что проверите? Проведете эксперимент вторично? Кстати, кто финансировал этот эксперимент? Кто? Попробуйте ответить.

Низовкин молчит.

— Ну, смелее! — торопит его Додока. — Вы угощали за свой счет? Или, может быть, в складчину?

Гребенщиков внутренне сжимается, ясно представив себе состояние Низовкина. На эти вопросы непросто ответить даже с глазу на глаз, а тем более прилюдно, при таком скопище людей. И что предпримет Додока? Просто снимет Низовкина или вдобавок еще и под суд отдаст?

— Вы же знаете, за чей счет! — вскипает вдруг Низовкин.

— Я знаю, но товарищи не знают, — Додока показывает на зал.

Однако Низовкин не говорит, что истрачены государственные деньги. Находит более обтекаемые слова:

— Это за счет наших прибылей.

И опять Додока:

— За счет прибылей и в счет убытков? А каких прибылей? Личных или государственных?

Вот тут уж Низовкин никаких слов не находит. Даже обтекаемых.

— Гостеприимство — великолепная русская черта, но им злоупотреблять не следует, — добивает его Додока. — Что-то в этом от татарского ига, от податей. Приехал хан — давай его ублажай. Но почему, ублажая, нужно забираться в государственный карман? По принципу — чужим добром угощать ведром? Коньяк-то буквально ведрами пили. Платил бы свои — уверен: пяти бутылок хватило бы. — Додока поискал кого-то глазами. — У нас есть еще один очень гостеприимный товарищ — наш строительный магнат Аким Суренович Апресян. Он тоже приехавших, не угостив, не отпустит — умеет сочетать русское радушие с армянским размахом. Но знаете, товарищ Низовкин, чем Апресян от вас выгодно отличается? Он свои деньги платит. Личные. И никто не вправе его упрекнуть.

У Гребенщикова этот демарш никаких эмоций не вызывает. С гостями он поступает просто: предоставляет им возможность есть где вздумается и расплачиваться самим.

— А на толкучку вы ходите, товарищ Низовкин? — начал как бы невзначай Додока новый неожиданный заход.

— Приличным людям там делать нечего.

— Вот как? Я этого не знал и потому хожу. А между прочим, совсем не вредно изучать конъюнктуру рынка, спрос. Выяснить, чего не хватает людям в наших магазинах. Впрочем, вам, я полагаю, всего хватает. — Додока перебрал взглядом сидевших в первом ряду, уставился на директора завода «Мединструмент». — А вы, товарищ Кирюхин, бываете на толкучке?

— Мне конъюнктура ни к чему. У меня централизованное снабжение и централизованный сбыт, — бодро ответил Кирюхин.

— А охрана социалистической собственности тоже ни к чему?

— Не понял.

Додока достал из портфеля нож, поднял его над столом, и первоклассное лезвие, поблескивая великолепной полировкой, легко вонзилось в дерево.

— Вот, купил за три рубля. Изделие из ваших материалов.

— Это из отходов, — беспечно отмахнулся Кирюхин.

— А отходов много?

— М-м-м… Достаточно.

— В таком случае придется вам, товарищ Кирюхин, наладить производство таких ножей, а товарищ Низовкин будет продавать их в своих магазинах. От этого выгадает и завод, и торговля, и потребители, и… воры — их не придется привлекать к ответственности. В магазинах нож будет стоить не три рубля, а рубль и деньги получит государство, а не расхитители. — Додока сделал короткую паузу и проговорил вдруг с домашней интонацией: — Ну что, перекурим?