Владимир Попов - И это называется будни

Поражали и цифровые данные, которые привел Гребенщиков. Столько-то машин во всем мире, из них в Америке — столько-то, такое-то число аналитиков и программистов обслуживает их, такие-то суммы затрачены, такие выручены. Гребенщиков был осторожен. Он не комментировал ни цифр, ни фактов, он только информировал. Особенно запечатлелся вывод, сделанный им и затем повторенный: «Если бы в какой-нибудь день вычислительные машины в Америке остановились, то жизнь страны была бы парализована».

О применении ЭВМ в нашей промышленности Гребенщиков рассказывать не стал. Перешел к тому, ради чего собрал техсовет, — принялся излагать, как мыслит он внедрение ЭВМ у себя на заводе.

— Все большие цеха, — говорил Гребенщиков, — должны быть оборудованы ЭВМ. Эти кудесники будут находить оптимальные параметры технологического процесса и командовать устройствами, которые облегчат или даже заменят труд человека.

Чтобы избавить себя от необходимости отвечать на вопросы, Гребенщиков прибегнул к хитрой уловке (она была разгадана уже позже) — попросил за всякого рода разъяснениями обращаться к нему после доклада Глаголина.

К удивлению многих, скромный очкастый человек и оказался грузчиком Глаголиным. Он сообщил, что при участии Гребенщикова (Межовский и Лагутина при этом обменялись понимающими взглядами) разработал метод расчета фурм для сверхзвуковых скоростей и принялся исписывать доску рядами математических выкладок. Делая попутно пояснения, он поглядывал туда, где сидел со своими подопечными Межовский, отдавая себе отчет в том, что только эта часть аудитории могла разобраться в сложном конгломерате из теоретической физики и математики.

Время потянулось мучительно долго. Трудно слушать скучные объяснения, а непонятные — и вовсе невозможно. Лагутину клонило в сон от постукивания мелка о доску, от монотонного голоса докладчика, и, если б не злость, разбиравшая ее, она наверняка заснула бы.

«Что за бесполезная затея? — было написано в записке Межовского. — Такое блюдо съедобно только для участников математической конференции».

«Гребенщиков ничего зря ее делает», — коротко ответила Лагутина.

В зале возник шумок. Сначала украдкой, а потом уже не таясь, люди стали переговариваться. Кое-где слышалось даже хихиканье. Подняться и уйти никто не рискнул, сидели и ждали, когда кончится это истязание.

А Глаголин, увлекшись, строчил и строчил формулу за формулой, только изредка заглядывая в толстую, большого формата тетрадь.

Первым не выдержал Катрич. Поднялся, расправил плечи и с независимым видом проплыл между рядами к выходу, не обращая внимания на останавливающий жест Гребенщикова. Но этот жест удержал на месте тех, кто собирался последовать примеру Катрича.

Рудаев понимал, что как председатель техсовета он не должен был выпускать Глаголина с таким сугубо теоретическим докладом, и ругал себя за то, что пошел на поводу у Гребенщикова. Надо было как-то выправлять положение. Можно, конечно, просто встать и спросить аудиторию, стоит ли продолжать доклад, можно предложить докладчику сократиться и перейти прямо к выводам, тем более что он и сам уже чувствует всю нелепость своего положения, — раскраснелся, ссутулился, стал ошибаться в знаках. Только как бы не получился холостой выстрел, если вдруг аудитория не решится поддержать. И все же надо отпустить хоть тех, кто порывается уйти, но никак не осмелится. В зале, помимо членов техсовета, много таких, кто просто интересуется заводскими делами. Посмотрел на часы. Без трех минут восемь. Выждал три минуты, попросил извинения у Глаголина и объявил перерыв.

Люди как будто только и ждали этого спасительного сигнала, поднялись, как по команде, и устремились в коридор. И курящие, и некурящие, и члены техсовета, и вольнослушатели.

— Это бестактно, товарищ Рудаев! — прошипел Гребенщиков. — Разве можно прерывать на половине такое сложное изложение! Потеряется последовательность.

Рудаев устремленно посмотрел на Гребенщикова.

— Это ответная мера против вашей тактики, Андрей Леонидович, — ответил, приглушив голос. — Последовательность они давно потеряли.

— По себе судите?

— По вас тоже. И, простите, тут не оперативка. Тут техсовет. И веду его я.

Гребенщиков добился чего хотел. После звонка людей в зале стало очень мало — он опустел на три четверти. Наибольшую выдержку проявила группа Межовского — остались все как один. Но Лагутиной в этой группе не оказалось. Ушла. И не потому, что ее не интересовала заключительная часть совещания. Трудно было встречаться глазами с Рудаевым, а он не мог удержаться от того, чтобы не посматривать на нее.