Семён Шуртаков - Одолень-трава

Куда спешит, куда торопится человек?

Каждый в отдельности — точно и определенно знает, куда он спешит. А знают ли это все?.. Куда спешит, куда торопится человечество?!

Москва!

В школе заучивали: «…как много в этом звуке для сердца русского слилось!» Но «отзывалось»-то это священное слово больше все же в голове, в уме. А вот теперь, спустившись по трапу из самолета, Дементий почувствовал, что его первый шаг по московской земле отозвался в самом сердце…

Машины идут — как река течет. А по берегам этой железной реки — людское столпотворение. Наверное, и во всем Братске столько народу нет, сколько здесь на одной только улице туда-сюда коловращается.

Большая площадь показалась. И по всему ее асфальтовому простору тоже мчатся одни машины. Людские толпы из метро, от автобусных остановок, как вешние потоки, утекают куда-то под землю, под площадь и потом выплескиваются на другой ее стороне.

А вот и Каменный мост. Если человек никогда и не был в Москве — все равно сразу его узнает: видел в кино. И Кремль с него — весь как на картинке: Большой Кремлевский дворец, златоглавые соборы, Иван Великий с вознесенной под облака тоже золотой шапкой…

Александровский сад. Площадь Революции. Приехали.

Дементий сдал чемодан в камеру хранения под «Гранд-отелем» — и скорей-скорей на Красную площадь.

Все так, как и представлялось: справа зубчатая стена с Никольской и Спасской башнями, у стены Мавзолей, а чуть левее, с того, дальнего края площади, на тебя тихонько надвигается многокупольная разноцветная громада Василия Блаженного.

Постепенно выступая из-за выпуклости площади, храм словно бы вырастал на глазах, вырастал все выше и выше. Было такое ощущение, будто шел Дементий не по этой вот ровной, отполированной миллионами ног черной брусчатке, а подымался по ступеням. А может, это потому так казалось, что чем ближе он подходил к этому каменному чуду, тем все сильнее у него теснило в груди? Он и сам не замечал, что начинает почему-то затаивать дыхание. Даже собственным глазам не верилось, не верилось, что из камня — из мертвого камня! — можно сотворить такое. Уж не из волшебной ли сказки все это пришло? Пришло, да так и осталось здесь людям на погляденье, миру на удивленье… Так бы стоял и глядел хоть целый день и на этот веселый храм, и на суровый Кремль, и на все, что вокруг…

Зазвонили часы на Спасской. Сколько раз слышал их звон по радио, но все-таки — это другое. Ведь сейчас он не только знакомый звон слышит, а и саму Спасскую башню видит. И Спасскую, и храм Покрова, и Ивана Великого…

Постояв у памятника Минину и Пожарскому и обойдя кругом Лобное место, Дементий медленно, нехотя сошел с площади.

Улица Разина. Это по ней везли в железной клетке Стеньку на Лобное место… Каждый камень здесь дышит историей!

С площади Ногина до улицы Кирова, где дядя Коля живет, рукой подать. Но Дементий решил сперва съездить в институт. Так будет лучше. А то получится, что приехал он прямо и непосредственно к ним в гости. Спросят, как и что про тот же институт, а он не знает.

В автобусе было относительно свободно. Дементию даже удалось занять место у окна. И, конечно, интересно было бы поглядеть по сторонам — как-никак все же по Москве ехал. Но он нарочно не стал этого делать, а вынул записную книжку и начал сверять по ней, правильно ли едет и на какой остановке ему выходить.

Москву посмотреть он еще успеет. А сейчас не хотелось, чтобы что-то еще накладывалось на только что виденное. Пусть нынче в глазах будет одна Красная площадь… Однажды в выходной день они с друзьями сплыли вниз по Ангаре на моторке в глухое, поразившее его дикой красотой место. Так когда под вечер возвращались домой — он глаза держал прижмуренными. «Ты что жмуришься-то, — заметил кто-то из друзей. — Небось уху уплетал — глаза, как фонари, горели». — «А я всегда уху перевариваю с закрытыми глазами — лучше усваивается», — отшутился тогда Дементий. А когда вернулись в общежитие, сразу же достал картон и сел за него. Ребята потом удивлялись, когда на картине то место узнали…

Вот и институт.

Как тут все торжественно и тревожно! Просторный вестибюль шмелиным гудом гудит, и в гудении этом тоже возбуждение и тревога слышатся. А может, это ему только так показалось?

Нет, не показалось. Едва успел войти — уже и сам затревожился: в списках допущенных к экзаменам своей фамилии Дементий почему-то не нашел.