Семён Шуртаков - Одолень-трава

— Мой папахен тоже — это уж точно! — встретит меня далеко не с распростертыми…

Это говорит Харя. Только о чем они? Видно, что-то пропустил.

— Отсталый народ!.. Недопонимают.

Жека и закусывает как-то уж очень умело, профессионально; ты смотри, каким мудрым чередом у него все идет: омуль, лучок, огурчик, опять омуль.

— Никакого чутья, никакого понимания движений души молодого поколения. Темнота и невежество.

И языком успевает работать дай бог… Только о чем, о чем это они? Надо спросить…

— Это кто же отсталый народ?

— Предки наши, — Жека усмехнулся, а вышло — как хрюкнул. Интеллигент! — Время идет быстро, и они за ним не успевают.

— Это интересно!

«Вот так, правильно, — сам себя похвалил Дементий. — Не горячись. Успеется».

— Это очень интересно! И кто же, сели не секрет, твой отец?

— Ну, допустим, фрезеровщик. — Жека явно не понимал, с чего это вдруг Дементия заинтересовала биография его «предка».

— И на фронте он у тебя был? — продолжал ставить вопросы Дементий.

— Был и на фронте.

— А у тебя, Харя?

— Ногу там оставил да три ребра, — опять погрустнел парень. И вот когда это самое ухарство с его физиономии сходит, ну совсем симпатичным малым делается.

— Значит, так получилось: отец тебя вырастил, выучил, а теперь отстал?

Жека понимает, что его, а не Харю спрашивают.

— Да, отстал, — отвечает с этаким вызовом.

— И не может понять движений твоей молодой души?

— Да ты чё прицепился?

— Нет, ты скажи: от кого и от чего он отстал?

— Я говорю отчепись. От меня и вообще от жизни отстал.

— А ну встань, сопля!

— Это еще зачем?

— А затем, чтобы получить по морде…

Это, пожалуй, зря, так-то: надо бы без всякого предупреждения, а то удар скользом пошел… Да и он, видать, бывалый — увернулся…

— Да ты ш-ште! — аж побелел от злости, и глаза стали совсем белыми.

— Не шипи… И нож положи на место, тебе его для бифштекса принесли… Ты, Харя, сиди спокойно, тебя наш разговор не касается.

Харя и не рыпается, только вид делает, что оскорбился за дружка. А тот весь кипит, как примус.

— Я тебе покажю!

— Ничего ты мне не покажешь: ростом не вышел… Да и я с тобой драться не собираюсь…

— Что у вас тут происходит? — девчонка-официантка подбежала, глаза и так большие, а от испуга округлились — еще больше стали.

— Да ничего. Вон парню ножик ваш понравился, хотел взять на память, а я ему отсоветовал… Сколько с меня? Рубля хватает? Спасибо… А ты, чуха, когда еще будешь об отце говорить — сначала думай.

— Ну-ну, чапай, пока цел. Учитель! Видали мы таких…

Пусть его, немного душу отведет: как-никак все же не очень-то приятно получить по физиономии, да еще и на людях…

Дементий как можно медленнее отошел от стола, прошагал коридор и опять выбрался на палубу. Идти в каюту не хотелось.

Чтобы не видеть своих недавних сотрапезников и немного успокоиться, Дементий ушел на корму, сел в удобное плетеное кресло.

«Предки… Отсталый народ»… Как далеко, однако, заходит это словоблудие! Начинается вроде с невинной иронии, с шуточек. «Мама» — слишком старомодно, на смех могут поднять. «Мамахен» — дело другое… В самом слове «предок» уже сквозит ухмылка: предок — значит, несовременный, отсталый. Предок не может не быть отсталым! А там, глядишь, и рукой подать до уверенности, что отец с матерью не могут понять движений молодой души. То есть отец с матерью, может, как-то бы и смогли, но если они «предки» — никакого понимания и ждать нечего…

Конечно, лестно чувствовать себя этаким умным, все понимающим. Но такими-то мы стали не благодаря ли заботам тех, на кого мы начинаем посматривать свысока?.. Один лоботряс как-то высказался: какое может быть у меня уважение к матери, если она в каждом письме делает по сто ошибок, а я свободно читаю по-английски?! А к нам на стройку тогда как раз английская делегация приехала. Я ему посоветовал: попросись, может, кто усыновит — ведь они по-английски кумекают уж определенно не хуже тебя…

Моя мать тоже не ахти как грамотна. И тоже ошибки в письмах делает. Но когда я замечаю эти ошибки, мне не смеяться, а плакать хочется: разве она виновата, что ей не пришлось учиться столько же, сколько мне.

А отец, которого я никогда не видел! Да неужто я бы посмел о нем сказать или подумать, что он «отсталый человек»?! У него мог быть не очень хороший характер, что-то он мог знать, а что-то и нет, и меня тоже в чем-то мог понять, а в чем-то и нет — так что из того! Он за мою жизнь шел на смерть, и этим все сказано… Поспорили бы мы с ним, пусть поругались — ну так что! Неужто я после этого должен был на него смотреть свысока: да ты, батя, и логики-то толком не знаешь, спорить по всем правилам не умеешь… Недавно где-то попалось: