Анатолий Ябров - Паду к ногам твоим

Сказать об этом внезапном для себя открытии? Или о войне? Так его судьба ничуть не отличалась от судеб тысяч и тысяч других мужчин и парней, одетых в серые шинели: отступал, выходил из окружения, валялся по госпиталям, слыша крики и стоны, вдыхая запах тлена. Сам кричал в бреду. В сорок четвертом, при одном из налетов, в пяти — семи шагах взорвалась бомба. Уцелел чудом. Но получил четырнадцать осколочных ран и тяжелейшую контузию. Два месяца, как новорожденный, глядел бессмысленными глазами на докторов. Не понимал их и не говорил сам. И до сих пор всякая болезнь входит так: с воем на Григория пикирует бомбардировщик, с еще более страшным воем падает, приближаясь, бомба. Когда раздается взрыв, по телу прокатывается палящий жар.

Об этом рассказать? Зачем? Когда жизнь человека переполнена событиями, события вроде бы, как излишки денег, теряют ценность…

— Ай и кралю ты нашел! — прервала его мысли Евланьюшка.

— Во! — Григорий по-мальчишески показал ей большой палец. Евланьюшка согласилась с его оценкой. Но не обошла при этом себя:

— Тебе везло на хорошеньких.

Надя ей уже рассказывала о себе. Евланьюшка, слушая, качала головой: «Ба-ах, какие муки приняла!» А сама думала: «Да, поди, врет! Слыхивали мы про красивую любовь». Сейчас она хотела, чтобы Григорий еще и сам рассказал: сойдутся ли их сладкие сказки?

Надю увезли в Германию, как и многих советских девушек. Батрачила у кулака-гроссбауэра. За то, что чуть не убила его оболтуса-внука, пытавшегося изнасиловать, попала в концлагерь. Когда пришли наши войска, Нади не было среди плачущих от радости — ни среди здоровых, ни среди больных: она лежала в штабеле трупов. Хоронить своих соотечественниц помогали и воины из батареи Григория. Ему доложили, что одна из девушек вроде жива. Рана пустячная, но девушка сильно истощена. Поместили ее в свой лазарет. Серое, цвета земли, лицо. Кожа и кости — вот что такое была Надя. Видение из кошмарного сна. Ординарец Григория, старый сержант, когда они зашли глянуть на нее, сказал:

— В таком обороте я бывал. И тут, товарищ, капитан. В пятнадцатом годе. Так одна фрау козьим молоком отпоила.

Нашли дойную козу. И начали поить. С капли. Единственной капли. Григорий заходил в лазарет каждый день. Помнил и сейчас, как пробуждалось ее лицо от страшного истощения. И как наливалось соком жизни. И какие удивительные изменения происходили. Словно сама судьба, надругавшись сначала, вдруг растрогалась и начала ее пестовать. И девушка расцвела, как белая лилия.

Надя даже теперь, когда ей говорят о цвете лица, посмеивается: «У меня же не кровь в жилах — козье молоко».

Она звала Григория «братец Грицю». А врач и медсестра, когда он показывался, извещали:

— Твой крестный отец идет.

Когда пришла пора расставаться — а пору эту, надо признаться, оттягивали и оттягивали, насколько было можно, — Григорий подарил ей букет белых роз. То были ее первые цветы. Она расплакалась и, обняв его, впервые пренебрегла словом «братик»:

— Грицю… Грицю… Любый Грицю. Я не могу въихаты…

Дальше не хотелось рассказывать. Дальше и нечего было рассказывать: пошла проза — дети, пеленки, заботы. Григорий улыбнулся:

— Так я в третий раз женился «на скору руку»… Дочь здесь живет. Три сына по батькиным стопам пошли — артиллеристы. Один служит уже — на Тихом, на корабле. А двое учатся в училище. Да вот еще… — Григорий пристально взглянул на Евланьюшку, — Семен Копытов, вроде как племянник мой. Знаешь, поди, что здесь он теперь. Сам разыскал меня, рассказал об Алешке… Этот всех нас превзошел — Герой! И диссертацию защитил.

Евланьюшка первой услыхала — Надюша в соседней, комнате плачет. Не оттого, что напомнили и разбередили сердце прошлым. Нет. Так плачут девчонки. У которых еще не было душевного горя, но которое вдруг нагрянуло. И, прячась, она всхлипывает. Евланьюшка указала на стенку и прошептала:

— Иди… Иди, Гришенька-а.

Оставшись одна, затаилась, вслушиваясь в приманчивый, всегда сладкий чужой шепот:

— Ой, Грицю, любый Грицю… Глупая я, глупая…

И так Евланьюшке стало одиноко, так жаль себя, что она тоже заплакала. Но уже без причетов, просто, уткнувшись в подушку и сжав голову руками. Ночью, когда уже забылась тяжелым сном, услышалось:

«А ты нашла человека, который бы помолился за тебя?»

Она содрогнулась не столько от ужаса, сколько от мысли: «Ой, ошеньки-и! Да где ж найти такого человека-а? Вот разве что за деньги немалые?..»