Мария Прилежаева - Три недели покоя

Георгий Валентинович Плеханов желал одного — властвовать.

Но ведь надо дело делать! Дебаты, дебаты. Когда они кончатся? Много протекло бесполезных дней, много пережито тяжких и томительных споров, пока наконец решено: издавать газету будем в Германии, соредакторов шесть, у каждого один голос, у Плеханова два.

Владимир Ильич писал: «По внешности — как будто бы ничего не произошло, вся машина должна продолжать идти, как и шла, — только внутри порвалась какая-то струна, и вместо прекрасных личных отношений наступили деловые, сухие, с постоянным расчётом: по формуле si vis расе, para bellum» [1] Если хочешь мира, готовься к войне (лат.). .

Машина должна идти, как и шла Машинистом в ней, кочегаром, бессменным рабочим — Владимир Ильич. Отойди, и всё смолкнет.

Однако и здесь, за границей, Владимир Ильич в конце концов не оставался один. Постепенно разыскались немецкие товарищи, социал-демократы. Горячо поддержала ульяновские планы издания «Искры» Клара Цеткин.

И однажды Потресов в приятном изумлении: «Вообразите, здесь Бауман!»

Он отбывал с Бауманом ссылку в Вятской губернии, полной лесов, потому и знал о том, что Бауман охотник, и о том, какую решающую роль для него сыграла его охотничья страсть. Перекинув через плечо ружьишко, то и дело дня на три, на четыре уходил бродить по лесам. Власти привыкли к отлучкам охотника. И на этот раз не обратили внимания, что ушёл. Четыре дня. Пять дней. Шесть дней. Хватились: где Бауман? Давно пора вернуться с охоты. Поднялся переполох. Но поздно. Далеко-далеко от уездного городишка Орлова, Вятской губернии, административно сосланный Николай Эрнестович Бауман! В крестьянском зипуне и треухе, с котомкой, сел на пароход, едва не последний в ту осень. По реке Вятке шло «сало», стыла вода, затягиваясь у берегов хрупким ледком, дымились туманы. Пароход тяжело уплывал, толкая и кроша носом ломкие льдины.

Неузнанный, Бауман добрался до австрийской границы. Вот уже и Австрия позади. Лазурь женевских небес. Синее озеро, голубые и лиловые горы, похожие на декорации в оперном театре. Пёстро, людно. Разноязыкая речь. Здесь центр русской политической эмиграции, группа «Освобождение труда».

Владимиру Ильичу понравился дерзкий побег из вятских лесов, он с интересом шёл к Бауману. Каким окажется Бауман при встрече? Вот он каким оказался — молодым, красивым! Открытое лицо, прямые черты, смеющийся взгляд. Только слишком, пожалуй, франтовато одет.

Оказались они почти земляками, — Бауман был из Казани. Заговорили о Волге, Казанском университете, революционных кружках, и через десять минут Владимир Ильич уже не замечал франтоватости Баумана — скорее всего, конспирация.

Заговорили об «Искре», и через несколько часов были единомышленниками полными.

Бауман согласился и с тем, что сейчас опасно выпускать «Искру» в слишком оживлённой Женеве. И с тем, что надо бежать деспотизма Плеханова. И что лучше в Германии, где сильный рабочий класс, организованная социал-демократия, искать для «Искры» пристанище.

Впервые за это смутное время Владимир Ильич облегчённо вздохнул Огляделся. Ну-те, какое оно, голубое женевское небо? Но как раз в эту минуту сизо-серая туча налетела на небо, сильный порыв ветра поднял на озере рябь, крупные капли зашлёпали по воде. Несколько минут дождь шумел, потом тучка умчалась, снова всё прояснело. Пароходик, брызгая из-под колёс, бежал по Женевскому озеру, увозя Владимира Ильича в его жилище в Везене. Скоро — прощай, Везена! И Женева, нарядная, шумная, круглый год торгующая роскошными своими пейзажами, горными тропами, своим щедрым небом и чистенькими пансионами, прощай, Женева! Во всяком случае, пока оставляем тебя.

«Сегодня я совершенно доволен! — мысленно писал Владимир Ильич в Уфу. — Представь, Надя, какая удача! В Женеве среди чужого суетливого люда встретить человека, во-первых, русского, вполне русского, всем своим опытом и существом связанного именно с российской действительностью, во-вторых, революционера до мозга костей, революционера не книжного, а практического, то есть делающего и готового делать революционное дело».

Тут мысли Владимира Ильича невольно опять вернулись к Плеханову, но уже без прежней горькой досады. Заслуги Плеханова в распространении марксизма огромны, будем же уважать его за то, что им сделано. Аксельрод сделал меньше, неизмеримо меньше и едва ли сделает много для «Искры», хотя и входит в редакцию. Потресов? У Потресова то преимущество перед Плехановым, Аксельродом и Верой Засулич, что знает настоящую жизнь. Пока те в эмиграции занимались теорией, Потресов участвовал в русском революционном движении, прошёл ссылку, нюхнул, чем дышит рабочий класс. Но Потресов спорит с Плехановым, а через час начинает терзаться сомнениями, едва ли не готов бить отбой. Потресов поддержит Владимира Ильича, а через час Кто же остаётся? Остаётся Мартов. Но Мартов не приехал пока из России.