Мария Прилежаева - На Гран-Рю

Мария Павловна ПРИЛЕЖАЕВА

На Гран-Рю

Повесть

Повесть о первой партийной школе, основанной В. И. Лениным в Лонжюмо под Парижем в 1911 году.

1

Живи он где-нибудь в русской деревеньке, его прозвали бы Сорвиголовой. И дома, в чужедальних от нас краях, за ним с малых лет повелось похожее прозвище, а говорилось оно по-своему: "Касе-Ку".

Касе-Ку был шустрым мальчонкой, все бегом, всюду бегом. Товарищей тьма. Но теперь на игры и веселье у него оставалось времени немного.

Отец раным-рано уходил на кожевенный завод, "заводишко" - язвили видавшие виды старики.

Немного позднее, в назначенный час, Жюстена поднимал будильник. Они с отцом пуще глаза берегли его. Во-первых, мамина память, она получила его среди немногих предметов, выделенных ей в приданое. Во-вторых, без его звона Жюстен проспал бы до обеда. Впрочем, обед еще надо сварить. Кто его сварит? Жюстен. Все домашние дела на нем.

Наскоро уплетя сухую булку с чашкой остывшего кофе, он несется в школу.

Сначала по дороге - к тетушке Мушетте, пока она не отправилась куда-нибудь по делам.

Тетушка Мушетта обитает в стареньком каменном домишке с низкой мансардой, покрытой островерхой черепичной кровлей, как живет большинство небогатых поселян их полудеревни-полугородка. Между первым и вторым этажами широкая жестяная вывеска броскими ярко-желтыми буквами извещает население: "Булочная". О том же говорит вырезанный из дерева, раскрашенный желтой до золотистости краской крендель. Всевозможных фасонов, вкусов и цен пшеничные булки и хлебы, живописно разложенные на прилавках булочной, дразнят аппетит. Жюстена подмывает стащить из высокого короба плюшку, но он редко рискует: у тетушки Мушетты, что носит белоснежный передник и чепец с оборками, зоркое зрение. Жюстен покупает на выданные отцом несколько су ежедневную порцию хлеба, засовывает в школьную сумку и несется в класс.

Как правило, на первый урок опаздывает. Учитель грозит линейкой.

- Извините, месье!

Учитель, еще молодой, длинный, костлявый, с чуть лысеющей макушкой и тонкими нервными пальцами, и так и сяк вертит окаянную линейку, которой нередко довольно-таки чувствительно хлопает по рукам провинившегося ученика. Говорят, учителю изменила девушка, сбежав от него накануне венца, потому он такой раздраженный. Но мало ли что говорят, может быть, у него просто болит живот.

Жюстен не очень любит учиться. Особенно сейчас, в майские солнечные дни. В лугах цветут красные маки, ветерок качает оранжевые и голубые ирисы на длинных стеблях, а в небе ликуют жаворонки.

Закатиться бы с удочкой на Иветту, наловить котелок мелкой рыбешки и сварить уху. При одной мысли об ухе текут слюнки. Но школа не ждет, а отсидев уроки, Жюстен вприпрыжку бежит домой мастерить к приходу отца обед: картофельный суп и макароны. Почти всегда одно и то же. Жаркое из молодой конины они едят по воскресеньям, и тогда обед готовит сам отец.

Сегодня будни, и отец, съев картофельный суп и макароны, снова бредет на завод и остается там до позднего вечера. Он не такой старый, но горбится, в груди у него что-то сипит.

Жюстен с отцом живут в маленьком, ветхом, как у тетушки Мушетты, двухэтажном узеньком домике. Ютятся в комнатенке на мансарде - тут и кухня, и спальня. Зимой холодновато, летом жарко.

Жюстен быстро стряпает обед. Невелика премудрость! В одну кастрюльку летит картофелина с луковицей, в другую - макароны, опять же с луковицей.

- Линейку в школе не заработал, Касе-Ку? - спрашивает за обедом отец.

- Вот еще! - храбрится Жюстен.

- Гм, кхэ.

Отец молчалив, они мало разговаривают. Оба заняты делом.

Сегодня после обеда Жюстен должен выстирать отцову и свою рубашки. Уроки? Вечером полистает учебники, а сначала немного пошатается по улице. Иногда ему является мысль встретить паровичок с несколькими вагончиками, везущими пассажиров - почти всегда односельчан. Парижане редко приезжают к ним в Лонжюмо. Нечего им здесь делать. Красот особенных нет. Красоты в других департаментах Франции: величественные горы в белых шапках, с текущими вдоль ущелий снеговыми потоками, цветные равнины по берегам неполноводных рек, лучезарное Средиземное море, точные, будто по часам, приливы и отливы туманного Ла-Манша. Там Жюстен пока не бывал, все впереди.

Сейчас, в измятой соломенной шляпе, стоптанных сабо, сунув руки в карманы коротких штанов, он важно шествует, словно господский сын из соседнего замка. Правда, тот чаще разъезжает в коляске.