Мария Прилежаева: Семиклассницы

Интернат готовился к отъезду в Москву. Ребята упаковывали вещевые мешки, внезапно охладев к деревне Нечаевке; где прожили ровно два года. Все хотели домой. Разговоры неизменно сводились к одной теме:

— А вот в Москве…

Особенно любили говорить о Москве по вечерам, когда в небе остывает заря, а у реки во всю мочь квакают лягушки. Кто-нибудь вспоминал — там, наверное, ещё ходят трамваи. Каждый вечер обсуждали, какая теперь стала Москва, всем хотелось поскорее увидеть метро, Гоголевский бульвар, Красную площадь, свой дом в переулке.

Однако прошел июль, потом август. Возвращение домой откладывалось. Ребята все лето проработали в поле. Это было третье лето работы школьной бригады на полях, и многие москвичи теперь не отставали от нечаевцев.

Наташа Тихонова с удивлением вспоминала, как раньше боялась ходить босиком по скошенной траве. Наташа научилась крутить из соломы жгуты и вязать ими охапки ржи, ставить снопы в бабки или складывать в кресты, научилась запрягать лошадь, и, стоя в пустой телеге, подпрыгивающей на кочках, она могла лихо прокатить по сжатому полю и завернуть именно к тому скирду, который нужно свозить на обмолот, а главное, научилась работать, не уставая в первый же час. Но теперь это Наташу не радовало — как все в интернате, она скучала по дому. Ей хотелось только обогнать напоследок Феню, а та уехала с бригадой на дальние поля, и Наташа не надеялась увидеться с подругой перед отъездом.

Наступил сентябрь. Полетела над полем паутина, затих лес, небо стало холоднее и выше, вздрагивающие листья осин багровели на солнце.

Фенина бригада наконец вернулась в Нечаевку.

Феня прибежала в интернат в первый же вечер. У нее выцвели брови, облупился нос, русые волосы, зачесанные гладко назад, отливали желтизной.

— Ох, Наташка! А я думала — уехали. Хорошо, что застала!

— А я вот тебе что приготовила, — сказала Наташа, — дарю на намять.

Она протянула коробку, в которой сложены были две ленты, карандаш и несколько картинок.

Феня обрадовалась лентам и карандашу.

— Картинки-то прибери, у нас маленьких нет. Разве по стенам для красоты развесить.

Она вплела в косу зеленую ленту, полюбовалась.

— Прожили бы еще зиму. Куда вам спешить? Заведешь, небось, новую подругу в Москве. Важную!

— Вот еще! Думаешь, как в Москве, так уж и важные!

— На то Москва, — серьезно возразила Феня. — Только неохота мне из Нечаевки никуда уезжать. Думается, дома лучше.

— Дома лучше, — согласилась Наташа.

Картофель стали убирать вместе, на одной борозде. Феня работала без торопливости, с той непринужденной легкостью, которой так завидовала Наташа. Пока Феня оттаскивала полное ведро к куче картофеля, Наташа украдкой разгибала спину.

— Отдыхай, отдыхай, — снисходительно заметила Феня. — За мной не угонишься. Бабы и те за мной не все поспевают.

Феня была словоохотлива. Работа не мешала ей говорить. А говорить Фене хотелось только об одном — о том, что мамка всю зиму болела: привязалась к ней хворь с тех самых пор, как прислали на отца похоронную. Пришлось бы им туго, но Феня пошла по отцу в Михеевых, а Михеевы все на работе ловкие.

Картофелины прыгали в ведро одна за другой, стукаясь о стенки. Наташа устала. Если Феня родилась уж такая ловкая, то нечего и стараться — все равно не догнать, и Наташа села прямо в борозду. Раньше Феня прикрикнула бы на нее, а теперь даже не взглянула.

Она продолжала толковать об уборке картофеля, о том, что в школе скоро начнутся занятия, ребята позапаслись карандашами, тетрадками, а вот у нее валенок нет. Настанет зима, в чем пойдешь в школу?

Феня говорила обычным своим озабоченным тоном, не ища сочувствия у Наташи. Наташа поняла: Феня ничуть не опечалена ее отъездом. Обидно.

Наташа поднялась, отряхнула с платья землю и не спеша побрела вдоль борозды.

«Ну и пускай, — думала она. — Подружу с кем-нибудь у себя в Москве».

В конце поля стояла березовая роща. Весной все здесь звенело и буйно цвело. Теперь роща была тиха. Неслышно падали листья. Наташа вошла в лес, испытывая неожиданное чувство робости. Она шла мимо березок, трогая рукой их пятнистые стволы. В роще пусто, словно в брошенном доме. Наташа уедет, а березки будут стоять.

«Почему я с ней подружилась? — рассуждала Наташа. — Про приключения она читать не любит. Придумывать тоже не любит. Если начнет придумывать, то все похоже на правду. А это неинтересно».