Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Эти ее слова переворачивали душу, но странно, в то же время как будто и впрямь прибавляли сил — не ясным ли осознанием близкой беды? Сколько раз убеждался я в том, что зримая опасность, будь она в сто раз страшней, переносится куда более стойко, чем та, которая подступает к человеку в шапке-невидимке. Кто же это и откуда ворвался в нашу, еще позавчера такую размеренную, почти безоблачную жизнь, заставил нас стиснуть зубы, собраться в комок, опустить глаза, чтобы сочувственным, уже не скрывающим безысходности и отчаяния взглядом не вызвать слезы у едва державшейся на ногах матери, которая ждала внучку, считая ее как бы живой частицей себя.

Дело в том, что ту, которую мы уже отчаялись видеть, давно называли Таней — по имени бабушки.

Как быстро человек привыкает к условностям, как быстро начинает верить в собственный домысел! Будущая мама, прислушиваясь к настойчивым толчкам под сердцем, поднимала увлажненные счастливые глаза.

Когда за ней пришла из роддома машина, она, тяжело поднимаясь на ступеньку, обернулась и сказала, помахав:

— Ну, пока! Я поехала за Танечкой!

Живой человек, полноправный член семьи, раньше, чем мы его увидели, словно очутился в беде, недосягаемый и незащищенный.

— Танечка-то наша… Внучка… Ты бы уж поехал, сынок… Все-таки рядом.

А я и так уже был на ногах и стоял у двери, в последний раз, в последнюю минуту прислушиваясь к телефону, поглядывая на скрученный в пружину, словно бикфордов, шнур. Каким известием он наконец взорвется? Ждать уже не было сил, я отворил дверь и вышел на улицу.

Свет луны здесь был мягким, не таким болезненным. Звезды едва проглядывали сквозь голубоватую мглу, обещая близкое утро.

Искать такси тоже было бессмысленно, и я решил, что минут за сорок, в крайнем случае за час вполне дойду до роддома пешком.

Что натолкнуло меня на это сравнение? Что? Шагая гулкими улицами под затухающим небом, я вспомнил, как шел однажды вот так же по космодрому. Но когда — до запуска ракеты или после? И почему таким знакомым ощущением тревоги сдавило грудь?

Ах да — Танечка… Действительно, очень похоже. Она летит к нам с другой планеты. В спусковом аппарате вышла из строя система жизнеобеспечения. Она задыхается, уже почти нет кислорода, и еще так далеко до Земли.

Уже знакомый врач, еще молодой плечистый парень с большими, мускулистыми, но удивительно мягкими, словно бы прятавшими силу руками, рукава халата были засучены по локоть, провел меня в свой кабинет и усадил в кресло напротив. С надеждой всматривался я в его лицо, пытаясь понять состояние его души, между тем как он ронял редкие, обстоятельные слова:

— Все идет не так, как нужно, но идет… Очень медленные роды, очень… Самое, как вам сказать… критическое позади, теперь… время… Поверьте, мы делаем все возможное…

Где-то, не за пятнадцать — двадцать шагов за белой больничной дверью, а за тысячу километров отсюда, шел среди звезд, приближаясь к Земле, корабль. Маленький, удивительно беспомощный по нашим земным понятиям космонавт сидел в нем, потеряв ориентацию, задыхаясь, а главное — уже не имея никакой возможности вернуться назад к тем, кто послал его на планету Земля. Оставалось только одно — все-таки опуститься на Землю, и помочь этому должны были люди, конкретно — вот этот в белом халате человек по имени Юрий Федосеевич.

Я смотрел на большие, чисто вымытые руки врача и все сильнее и сильнее начинал верить в благополучный исход.

— Я думаю, что будет девочка, — сказал Юрий Федосеевич, поднимаясь с кресла. — Мальчик бы не выдержал таких перегрузок, честное слово…

Он заторопился опять туда, за белую дверь, в святая святых, и на мою просьбу разрешить остаться в его кабинете ответил категоричным, не терпящим возражения отказом.

— Вы посмотрите на себя, — сказал он, немного смягчась. — Вам нужен воздух и только воздух. Идите прогуляйтесь, полюбуйтесь на звезды и через два часа вернетесь. Вот вам ключ от служебного входа. Через два часа, хорошо?

«Почему через два, почему ровно через два? — раздумывал я, меряя редкими шагами улицу и поминутно поднося к глазам часы. — Неужели у них все так точно рассчитано, и впрямь как в районе приземления, когда ждут спускаемый аппарат? Значит, Танечке надо выдержать еще два часа… Два часа… А если не выдержит?»

А свет все проступал и проступал сквозь небо, и уже наливался новой жизнью его погасший, потерявший звезды купол. За пятнадцать минут до условленного времени я не выдержал, отпер дрожащими руками служебную дверь и начал тихо подниматься по лестнице на второй этаж. Свет, голубым потоком заливавший коридор, испугал. Неужели случилось самое страшное? Иначе зачем этот свет, если… Обмякшими, ватными ногами приблизился я к кабинету врача и остановился в нерешительности…