Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

…Да и сейчас Вовка отчетливо слышал этот словно гремевший пустой консервной банкой в темени ночного двора голос. Он вздохнул, повернулся на другой бок, закрыл глаза, но память опять и опять возвращала в тот день…

Только в лифте, где его никто не мог видеть, Вовка дал волю слезам, да так и вбежал в квартиру с мокрым, распухшим лицом, всполошив ничего не подозревавшую мать.

— Что случилось? Кто тебя, сынок? — кинулась она навстречу.

Почему обидно ему стало тогда не только за себя, но и за мать? Что он ей сказал? Ах да!

— Мама, — попросил он, глотая слезы, — скажи, пожалуйста, Женьке, что у меня отец космонавт.

Почему она улыбнулась той знакомой, грустной своей улыбкой?

— Космонавт? — переспросила мать. — Откуда ты взял, что он космонавт?.. — Что-то переменилось в ее лице, и что-то она в себе переборола. — Эх ты, плакса, — сказала она, — а я-то думала, ты герой. Пойдем-ка ужинать. Утро вечера мудренее…

Но не это смутило его, нет… Не это мешало спать.

Вот уже две недели Вовка думал о том, что, пожалуй, теперь и носа не покажет ни на хоккейную площадку, ни на старт космического корабля — не оберешься стыда. В самом деле, какой же его отец космонавт… Но если не космонавт, то кто?

И Вовка начал размышлять о том, каким бы мог быть у него отец.

Он мог быть таким, как у Смагина Славки. На работу и с работы Славкин отец ездил на собственных «Жигулях». Зеленая блестящая увертливая машина! И дядя Ваня обращался с ней словно с живой — не оставит ни одного пятнышка на капоте, ни соринки на лобовом стекле.

Однажды и Вовка не утерпел, подошел, приложил руку к теплому лакированному боку, но тут же словно обжегся. «Не лапай! — крикнул Славкин отец. — А ну марш от машины!» И он брезгливо, словно и в самом деле Вовка испачкал машину, начал вытирать то место, куда едва прикоснулась Вовкина ладонь. Нет, такой отец ему, пожалуй, не нужен…

Конечно, неплохой отец у Петьки Сажина — высокий, плечистый и, видать, сильный: перед кем хочешь заступится. И вообще с ним, наверное, интересно — вечно что-нибудь мастерит. Вот ветряную мельницу на балконе установили, чтобы кофе молоть. Такого бы отца иметь куда как хорошо… И Вовка опять вздохнул, поежился, вспомнив, как Петькин отец шутки ради наступил на хвост собаке, которая всегда увивалась возле мальчишек.

Вот у Женьки Семичева, у того действительно отец. Когда он проходит мимо, от него, кажется, даже пахнет небом и самолетами. Ну почему таким гадким мальчишкам достаются такие замечательные отцы! Вовка не мог проникнуть, как ни морщился, в эту недоступную ему тайну, он только позволил представить себе на минуту, как навстречу этому смелому красивому человеку в реглане и в фуражке, человеку, только что спустившемуся, можно сказать, с облаков, идет, нет, не идет, а бежит, раскрылив руки, не Женька Семичев, а он, Вовка Котов…

Уже в полусне мелькнула спасительная мысль: «А может, и вправду мой отец — космонавт? Почему бы и нет? Ведь до самого старта имена и фамилии космонавтов остаются неизвестными. Значит, мать хранит тайну? И Вовка будет ее хранить». Но, едва мелькнув, эта мысль тут же погасла вместе с звездочкой.

…Нет, теперь над ним было много-много ярких звезд, а Вовка, едва сдерживая готовое ну прямо-таки разорваться сердце, идет по бесконечному бетону Байконура к мерцающей вдали ракете. Белый дымок вьется, обвивает ее, такой же чистый, как от ледышек в ящике, полном эскимо. Еще немного, и Вовка увидит, различит лицо космонавта, который не торопится подняться в лифте к вершине ракеты, а ждет Вовку, ждет своего сына. Вот уже виден приоткрытый гермошлем, космонавт улыбается, машет рукой на прощание. В грохоте и пламени поднимается в небо ракета. Через минуту заговорят все радиостанции Советского Союза, и Вовка узнает имя отца.

А пока с неба падают звезды. Неужели это отец? Срывает их там, наверху, и бросает Вовке? Какие большие стеклянные звезды! И позванивают, будто елочные игрушки, если их на ветке нечаянно задеть плечом…

Когда Вовка проснулся, небо было уже голубым. И от погасшей звездочки, которая вчера не давала уснуть, но которая вся светилась участием и любовью, и оттого, что на улице, наверное, снова поджидал его со своими насмешками Женька Семичев, Вовке сделалось грустно.

— А ну-ка пляши, космонавт! — услышал он голос матери и тут же отвернулся в обиде: даже она не может без прозвища. — Вставай, вставай! — весело повторила мать. — Тебе письмо…

Вовка неохотно приподнялся и достал из конверта листок.