Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

И опять их взгляды встретились, и, заглянув в ее широко раскрытые, горячо устремленные на него глаза, Василий снова увидел себя, но не в старом ватнике, а в полных боевых доспехах на белом коне. Была весна, сады припорошило розово-белым душистым снежком. Он подъезжал к хате Лиляны ее женихом, нареченным, со сватами…

Что же еще такое счастливое ворожили ее глаза?

Но не ладилась песня, нет… И, глядя на опустивших голову друзей, Василий понял причину этой общей, так старательно скрываемой неловкости. До победы оставалось еще ох как далеко, а ворота, возле которых каждого ждала любимая, не были видны и вовсе. И другое мешало песне, совсем другое: через час они уходили на очень опасное задание, с которого — и об этом тоже знал каждый — судьба уже предрешила вернуться не всем.

Но когда же то тайное, что началось между ним и Лиляной, стало явным? Ах да — ну конечно, в ту новогоднюю ночь, на переходе. Георгий, все время думавший какую-то свою думу, остановился и, прикрываясь от ветра, приблизив заиндевелое лицо, сказал неожиданно, не к месту:

— Слушай, Василий, Лиляна любит тебя. Но в отряде этого нельзя, понимаешь?

Василий растерялся, словно его, невиновного, уличили в чем-то нехорошем. Нет, Георгий был умен, слишком умен для такого простого намека. «Я тебя понимаю, Василий, — хотел он сказать, — я обоих вас понимаю. Но ты же знаешь святую заповедь отряда: любовь, семья только после победы. Лиляна одна. И мы все должны быть ей братьями».

— Хорошо, — проговорил Василий. — Я тебя понял, друг, уговор есть уговор.

А через два часа, забыв об этом разговоре и обо всем на свете, видя перед собой только арку железнодорожного моста и кирпичный, с сытно курящимся дымком домик охраны, они готовились к лобовому броску — мост надо было уничтожить сегодня же, до наступления вечера, не считаясь с потерями. Георгий с двумя бойцами блокирует домик, чтобы не подпустить к мосту гитлеровцев, когда они, услышав выстрелы, бросятся на подмогу своим часовым. Убрать часового на левом берегу — задача Василия. Задача Велко — после того как будет снят часовой на правом берегу, заложить взрывчатку, поджечь бикфордов шнур и, перебежав на противоположную сторону, самостоятельно вернуться на базу.

— Если успею, — вставил Велко, почему-то улыбаясь.

— Должен успеть, — пригрозил пальцем Георгий.

Их обнаружили раньше, чем они ожидали. Часовой на левом берегу, что-то заподозрив, дал в воздух две короткие очереди, и Василий увидел, как из кирпичного домика, точно тараканы, в беспорядке выскочили гитлеровцы. Ни к чему уже было считать, сколько их. Справа открыли огонь автоматчики Георгия. А Василий, выскочив из снежного своего окопчика, кинулся к мосту с одной только мыслью — успеть приблизиться, чтобы выстрелить в своего часового наверняка. Кажется, это ему удалось. Часовой упал на колени, повалился лицом на рельсы. Василий еще — для верности — выпустил по нему очередь и тут услышал позади голос Георгия. Обернувшись, он увидел, как тот, размахивая руками, на что-то показывал. Живой сугроб шевелился, ворочался в тридцати шагах — это пытался подняться раненый Велко.

— Взрывчатка!.. — донеслось до Василия. — Взрывай мост!

Остальное Василий понял сам: теперь все зависело от него.

Каким неимоверно тяжелым показался деревянный пенал с толом!

Но надо было успеть, успеть добежать, и он бросился к мосту, чувствуя, как время, секунды обретают совершенно иной смысл: ему надо успеть добежать до моста живым.

Не веря, что жив, он все же добежал до первого пролета и, упав прямо на рельсы, уложил ящик и поджег бикфордов шнур. Но почему он оказался таким длинным, бесконечным? Крохотный огонек мог не успеть пробежать по нему: гитлеровцы были уже близко.

Василий выхватил нож, укоротил шнур и поднес спичку к оставшемуся концу. «Отрезал кусок собственной жизни», — подумал он и в последний момент — инстинктивно — все же успел дотянуться до железных перил и перебросить через них необычайно отяжелевшее свое тело. Ему показалось, будто, подброшенный огнедышащим вулканом, он взлетает в небо вместе с мостом.

…Василий повернулся на другой бок, плотнее подоткнул под себя шинель — от каменных плит все же тянуло сыростью, и в ноге ожила, начинала распаляться нудная, тягучая боль. Может, ее вызвали тяжелые воспоминания. Ведь в самом деле невозможно было поверить, что после того боя у железнодорожного моста он остался в живых. Он упал тогда в промоину, говорили, что это его и спасло. К тому же, подбросив, как на пружинах, падение смягчила взрывная волна…