Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Так говорили, но он-то знал, что обязан жизнью Лиляне, которая полтора месяца не отходила ни на шаг и если ненадолго покидала, то только затем, чтобы в известных ей местах найти под снегом пожухлую траву, из которой она заваривала целебный, пахнувший мятой настой. Им поила, им и натирала. Как же назывался по-болгарски этот цветок — бессмертник по-нашему?

«Я люблю тебя, — говорили ее глаза. — Я люблю, и поэтому ты обязан воскреснуть. А когда ты встанешь, мы пойдем к голубой поляне. Хорошо?»

Но неужели и впрямь голубыми становились в эту минуту ее черные-пречерные глаза? И не на той ли поляне свершилось чудодейство его воскрешения? Она привела его туда тайком от других. Голубой свет струился над лужайкой, сплошь покрытой незабудками. Он помнил, как закружилась голова то ли от слабости, то ли от небесного, животворно ударившего в глаза сияния. Но может быть, от первого, первого в жизни поцелуя?

Но ведь ничего не было, ничего… И, поморщившись уже от другой, переворачивающей душу боли, Василий вспомнил о прощании там, у землянок. Да, не у землянки, а у землянок, ибо за те полгода, которые в тревогах и боях прожили они в горах, партизанский отряд увеличился вдесятеро. Это уже была сила. И рассчитывать на нее мог теперь солидный, планирующий крупномасштабные боевые операции штаб. Отряду намечались задания — одно опаснее другого. А сейчас Василию снова выпал добровольный жребий — идти по тропе между жизнью и смертью. Короче — настала пора покинуть отряд Георгия, ибо ждали другие в другой стороне дела.

И снова шумели, пошевеливали острыми зелеными шишаками ели-гайдуки. С Велко, который шел проводником, они стояли перед партизанским строем как самые почетные бойцы. Почему-то слишком часто проводил рукавом по глазам Георгий. А когда начал держать речь, не нашел слов.

— Ну все, братушка, до вижденья. А в общем — прощай.

И, взмахнув, отрубил рукой, потому что слова в такую минуту лишни.

Но чего-то все они — и командир, и переминавшиеся с ноги на ногу партизаны — ждали и общим терпеливым ожиданием оттягивали прощание.

Левый фланг поломался, разомкнулся, уступая кому-то дорогу, и из второй шеренги выступила девушка в голубом.

Лиляна! Да, это была она — не в привычной, перешитой из гимнастерки блузе и не в сапогах, а в голубом домашнем платье, в черных туфлях на высоких каблуках. В руке она держала букет незабудок. Неужели цветы с голубой поляны?

Глядя прямо перед собой, только ему в глаза, Лиляна подошла к Василию, протянула букет и, обхватив за шею легкой, горячей рукой, поцеловала прямо в губы.

Почему не разверзлась земля, не упали гайдуцкие ели — так у всех на виду был нарушен святой партизанский обет.

Их оставили вдвоем всего лишь на час, чтобы они могли посидеть, помолчать, попрощаться. И весь этот час Василий непрерывно курил — одну сигарету за одной, одну за одной, а когда осталась последняя, его вдруг осенило. Он прикурил ее, сделал затяжку, пригасил и, положив в портсигар, протянул его удивленной Лиляне.

— Докурю, когда встретимся, ладно?

…«Мы должны встретиться, должны», — думал Василий, закутываясь в шинель, сопротивляясь все более ощутимому подвальному холоду и липкой — хоть открой, хоть зажмурь глаза — темноте.

К утру он все же забылся обрывчатым, как в болезни, сном, а когда очнулся, увидел, что темнота разрядилась — в узкое, словно бойница, оконце натекал рассвет, как будто ручеек ниспадал с подоконника, бежал по стене, разливаясь по всему подземелью — в углы и ниши. Теперь можно было кое-что разглядеть.

Всматриваясь в проступающие, еще не очень ясные контуры сводчатого, полукруглого потолка, Василий вспомнил старинные палаты, виденные им однажды чуть ли не в Кремле. И здесь от каменных стен веяло музейной прохладой.

Василий встал и, прихрамывая, пошел к темнеющему под окошком ящику. За резными, полированными колонками, подпирающими подобие крышки, угадывались розоватые занавески. Что же это, интересно, могло быть?

Василий взялся за колонку и ощутил гладкость отполированного дерева. Одна занавеска была отдернута. Василий заглянул в щель и отпрянул. Ему показалось, что в ящике лежат человеческие кости. Ну да, это были действительно кости, сложенные аккуратно, по порядку — берцовая к берцовой, плечевая к плечевой. И пустоглазые черепа, симметрично разложенные, составляли и как бы венчали эту жуткую пирамиду из отбеленных, вычищенных и выставленных напоказ костей. Десятка два, а то и три человеческих скелетов…