Владимир Глушаков - Цветение калины

На линии старший мастер появлялся незаметно, вырастая, как привидение, у наклонного транспортера и молча, сосредоточенно наблюдая за станочниками.

Вот и сегодня после того, как убежал с агрегата мастер Геня, Хавронич неожиданно вырос у наклонного транспортера: линия из-за неполадки застряла надолго, и вся бригада, кроме наладчика, собралась покурить у контрольного столика.

— О-оу! — окликнул Сергея старший мастер. — А ты чего один сидишь?

Сергей оглянулся, и его поразил странный в своей неподвижности взгляд старшего мастера, его вопрос, заданный, как всегда, ровным бесстрастным голосом.

— Шел бы в компанию — веселее. Заодно курс общественных наук у Самсона пройдешь, — иронично усмехнулся, не спуская с Сергея странного взгляда, развернулся всем корпусом, как манекен, и не пошел, а словно поплыл между станками в своем сером, до пят халате.

Подходя к контрольному столику, возле которого коротает каждую свободную минуту бригада, Сергей, человек новый на линии, отметил про себя, что его напарников объединяет в тесный кружок нечто особое, неуловимое для постороннего взгляда, приобретенное уже здесь, на линии, что, видимо, и обеспечивает тот надежный, свой по цвету и прочности сплав бригады Хавронича. Сплав этот состоит из разнородных характеров, и тем сильнее их притяжение друг к другу. Тут, и Сергей в этом скоро убедился, не терпят полувзгляда, полумнения, полуправды… Тебе что-нибудь не нравится на участке — так и скажи; не совпадает твое мнение с мнением бригады — все равно давай его целиком, разберемся! Случайные примеси в этом живом жарком сплаве сгорают, превращаясь в окалину. Но ведь людей, хоть они и превратились в окалину, на свалку не вывезешь?..

На линии эта своеобразная, ни в одном из документов не записанная традиция свежему человеку вряд ли бросится в глаза: все новобранцы проходят так называемый испытательный срок на одном и том же станке, через который и происходит основной отсев людей, и, когда в бригаду приходит новичок, вроде Сергея, старожилы линии не упускают случая вспомнить немало смешного и забавного, связанного как раз с теми, кто безуспешно пробовался на безбожно устаревшем сверлильном агрегате.

— До тебя, дорогой, тут много отлетов пытались укротить Мамонта! — Самсон распрямляет за небольшим железным столиком могучий торс, разминает затекшую руку и, глядя на Сергея, с тихой грустью замечает:

— Ты на заводе, видно, не работал до этого? Думал — вкалывают тут одни ударники и герои, — те, про кого по радио говорят, в газетках пишут? Эхе-хе-хе… — слабенько смеется он, а так как Сергею нечем возразить, великодушно переключается с Сергея опять на Мамонта: — Но работали на твоем месте, действительно, комики! Одного студента, вроде тебя, не знаю уж каким ветром занесло к нам… Тощий такой, но услужливый, ласковый: по новенькой форменной рубашке мастерам принес… откуда он их брал?

— Самсон до сих пор завидует Хавроничу, что тому досталась старшинская обнова, — язвительно подметил мастер Геня, вынырнувший из-под транспортера у контрольного столика. — Кончай свой кисель на воде разводить! О-оу сюда направляется.

— Ага, — нарочно не обращает на бригадира внимания Самсон. — А меня опять бес дернул — надо номер выкинуть.

«Откуда родом?» — спрашиваю.

«Из Новогрудка», — отвечает тот.

«А что, у вас там все такие… крепыши? Ну-ка подыми маховик, поглядим!»

То ли растерялся тот, то ли в самом деле негож был — поднять-то поднял, да со звуковым оформлением. Ну и пошло: Крепыш да Крепыш. Взял хлопец прозвище до головы и однажды признался мне: «Тренируюсь дома с гантелями». А я, не долго думая, — опять его на пушку: «Что твои гантели? Баловство одно. Ты с ходу приучайся маховиками жонглировать! Пока мы курим да анекдоты травим, ты время-то зря не теряй — качайся». Он и принял всерьез мой совет: только мы сели после обеда лясы поточить, новенький давай на наших глазах упражняться с двести сороковым маховиком… Тут на что редко рассмешишь Хавронича, но и тот не выдержал. Хлопцы — те под линию полезли, чтоб не мешать новенькому… И что ты думаешь? Назавтра подал наш «атлет» из-под Новогрудка заявление об уходе. Как его ни отговаривали — не помогло. Откуда и решительность взялась? Только и осталась от него Хавроничу на память рубашка армейская… — некстати опять заикнулся про казенную одежду Самсон, беспокойно повел глазами по лицам и, не увидев мастера Гени, удовлетворенно добавил, обращаясь уже к Сергею: