Владимир Глушаков - Цветение калины

Мастер Геня, между тем, поставил сверлильный агрегат на «наладку», начал вращать позиции…

— Стоп! Видишь — пропустил позицию с маховиком: не просверлил в нем отверстия сверлом, а сразу — под развертку… Вот и хрустнули они, не найдя предварительных отверстий. Внимательней, значит, с этим. Теперь, вторая хитрость — гляди: не дожала гидравлика плотно маховик к столу — тоже поломка стопроцентная. Так-так… третья хитрость! — глаза мастера Гени, обрамленные венчиками тоненьких морщин, загораются такой неуемной детской радостью, будто эти секреты он впервые открывает для себя. — Это если скулят-скулят сверла — вдруг замолчали. Выбило, значит, станок… слесари ремонтом где-то занялись и выключили рубильник, так? Потом включили, ты, долго не раздумывая, поднимаешь стол и, стараясь наверстать упущенное время, даешь новый цикл. А сверла-то дырки прежние до конца не досверлили! Ты же их, недосверленные, с маху под развертки р-раз… поломка обеспечена.

После обеда Сергей отвлекся (зазевался на проходивших мимо девчат в модных штроксах) и, наугад натиснув кнопку, пропустил позицию с непросверленным маховиком. Только захрустели новенькие, еще со следами фабричной смазки развертки! Что тут будешь делать… Неприятнейший хруст этот услыхал мастер Геня на другом конце линии. Примчался.

— Что, четвертая хитрость объявилась? Вроде не знаю такой. Может, ты, парень, нашел? Поделись тогда опытом…

Признался — прохлопал. И удивительное дело: ни малейшего желания соврать мастеру Гене, выгородить хоть в чем-то себя… «Зачем? — подумал Сергей. — Соври я ему сейчас — себя же поставлю в зависимость перед ним, а так пусть и прохлопал, зато по-человечески на равных с ним останусь».

— Так о чем, говоришь, задумался? — внимательно, с легкой ироничной усмешкой прищурился снизу мастер Геня на безобразно торчавшие в гнездах стола обломки разверток…

— О женском футболе. Не слыхал? Любопытное зрелище…

— Женский, говоришь… — Мастер Геня, будто найдя наконец нечто общее в конфигурации вчерашних и сегодняшних осколков, восхищенно поцокал языком и, поставив станок на «наладку», начал сноровисто выбивать молотком осколки из гнезд. Внезапно, повернувшись к Сергею, предложил полунасмешливо-полусерьезно:

— Слушай, Серега, женись-ка поскорее.

— Зачем?

— Да так… о женском футболе будешь меньше думать. По себе знаю.

— Что ж, как будто все к тому идет.

— Правильно! — довольно качнул головой мастер Геня. — Вообще, надо вовремя заводить семью. Слыхал же поговорку: в двадцать сами женятся, до двадцати пяти — друзья, а после тридцати — сам черт не женит! — Он высунул голову из-под стола и, заразительно рассмеявшись, добавил: — Молодым надо, как Самсон вещает, содержательно жить, а не то чтоб там по гастрономам после работы шляться… Последнее дело.

Если с мастером Геней у Сергея сразу наладились рабочие отношения, может, потому, что этому способствовали обстоятельства их знакомства, да и они все же были ровесниками, то со старшим мастером он долго не мог найти общего языка… Все было впереди.

В первый же день, проведя с Сергеем инструктаж по технике безопасности, Хавронич посчитал нужным оговориться насчет того, что пользование защитными касками на линии не предусмотрено по инструкции, но вот кепку он носит сам и настоятельно советует делать это каждому: опыт показывает, что за его долгую жизнь в прессовом палка все же «стреляла», и только кепка в последний момент смягчала силу удара на ту самую малость, которой вполне доставало, чтобы человек по признанию врачей оставался жить…

Вообще же, Хавронич являл собой тип старого мастера, который прочно врос в коллектив, глубоко пустил в нем свои корни, давно отработал свое, как младший командир производства, выше по каким-то причинам не поднялся и продолжал уже по инерции, согласно устаревшим формулярам и инструкциям «править» в своих владениях, просиживая день-деньской наверху у начальства, доверив свои дела и обязанности наладчику, появляясь на участке раз-два в месяц для выдачи рабочим спецовок и хозяйственного мыла, а также затем, чтобы довести до всеобщего внимания лишний раз цифры годового, квартального и месячного плана, известные каждому, — отгородившись от людей, состав которых непрерывно обновлялся на участке, и старший мастер, не зная многих по имени, окликал в случае надобности одинаково всех: о-оу!

Один из станочников, фамилию которого мастер по своей забывчивости не проставил в список с рацпредложением, разработанным от и до рабочим, решил самовольно оформить о-оу в кличку. Самсону идея такого «рацпредложения» понравилась, а бригада дружно подхватила: О-оу и О-оу.