Владимир Глушаков - Цветение калины

Сергей не поленился заглянуть под куст, из-под которого он только что вспугнул лесного кота, и не удивился, заметив нору выдры. В ней-то, слегка переоборудовав ее, временно и обретался редкий на Полесье зверек, которого, слышно, занесли в Красную книгу.

Вдыхая на полную грудь влажный, с ветерком, речной воздух, сдобренный внятным терпковатым запахом смородины, дубовой коры и палой листвы, перемешанной с черной землей, от которой токами восходил могучий дух, Сергей ступил в дубовую рощу. Как в храм, на входе в который тянется рука снять шапку… Возвращаясь сюда все реже, он чувствовал, вот как и сегодня, что душа его переполняется нежностью до слез на глазах. Так речная коса на излуке, омытая после паводка чистыми донными ключами, очищается от наносного ила и мусора…

Сергей издали заприметил рдяную купку калинника — будто языки пламени плескались на фоне сумеречного декабрьского неба. Упругие, не тронутые птицей гроздья, так и не пустившие сок и поэтому не подвядшие, не липкие, отсвечивали рубиновым огнем. Осторожно, притянув пружинившую на весу ветку, Сергей принялся обирать гроздья калины в небольшой холщовый мешок, притороченный к поясу. Когда мешок провис от тяжести настолько, что его бока закровянились, Сергей освободился от него, выбрался на открытый всем ветрам ровный, выкошенный хозяйской рукой мысок кручи, сел передохнуть.

Перезрелая ягода чуть-чуть горчила во рту, и Сергей вспомнил, как в детстве мать пекла в эту пору пирожки с вяжущим калиновым вареньем — тогда не ощущалось горчинки. Сладкой казалась ягода…

Неожиданно Сергей поймал себя на простой и вроде пустяковой мысли, что он никогда не видел деревце калины в пору цветения. Вот и Вера, говорит, не помнит. Вообще, детства не помнит. Как это она тогда, у Николая, сказала?.. «Будто кто черной тушью замазал». Странно все это… Непонятно и обидно. С горечью он понял, что восполнить эту потерю уже нельзя, — что-то ушло от них безвозвратно. А вот песня осталась… И теперь, лежа на круче и покусывая горчившую во рту былинку, Сергей явственно услышал, как она наплывает на него из тех дальних лет, на вечерней зорьке, окутывает сладким туманом воспоминаний и дурманит до слез.

Они с Верой поджидали у магазина рейсовый автобус, когда Сергей неожиданно заметил в толпе Романа Григорьевича. Кум заметно сдал в последние полтора-два года, еще больше усох, сгорбился. От былой прыткости и учености, похоже, не осталось и следа.

На поминках, позвякивая двумя партизанскими и одной юбилейной медалями на френче довоенного покроя, долго собирался с мыслями и, наконец, заверил покойного, что теперь они расстались ненадолго, поперхнулся рюмкой водки, заплакал, после чего с помощью своей старухи вылез из-за стола.

Сегодня Роман Григорьевич, развернув истрепанную «Правду», которая, заметил Сергей, постоянно торчала у него из бокового кармана френча, по очереди обходил отъезжающих и сперва тыкал пальцем в газету, затем, после короткого пояснения, — себя в грудь.

— Чего это он? Статью сочинил в газету, что ли? — не понял Сергей. — Вроде не водилось за ним таких талантов…

— А-а! — живо отозвался старый сосед Смотолока, провожавший располневшую дочь, одноклассницу Сергея, в город. — Он тута всем продурил голову етой газетой… Постановление вышло, значит, о всеобщей и полной мелиорации. Так он уже который месяц каждому встречному объясняет, что дело сдвинулось благодаря его письму в Совет Министров… Нашего старшиню кроет почем зря, что в свое время не внял его советам, не проявил инициативу. Тебе, говорит, свиней пасти, а не руководить! Видишь, какое дело с человеком получилося. А на поминках чего он плел? Может, если б дал бог детей, не свихнулся б под старость. А так…

Сергей, не слушая дальше словоохотливого Смотолоку, закурил, сделал знак Вере и не спеша двинулся навстречу показавшемуся на повороте автобусу.

В первый же день по выходе на работу Сергей положил на стол начальника корпуса заявление с просьбой перевести его на автоматическую линию сверловщиком.

— У меня имеются сведения, что вы учитесь в политехническом? На каком курсе? — поинтересовался начальник, у которого за внешней суровостью технократа мельтешили в серых внимательных глазах смешинка и легкая ирония.

Сергей ответил.

— Новобранец, значит? Ну что ж, лиха беда начало… Мне тут, признаться, о вас разное докладывали. Хочу, чтобы вы у нас прижились. Завтра с утра выходите на линию. Возникнут вопросы, сложности — милости прошу. Потолкуем, разберемся, что не так. Мы наши проблемы сообща решаем. Привыкли так. Брата вашего хорошо знаю. Желательно, чтобы вы нашли общий язык с ним.