Владимир Глушаков - Цветение калины

— Да ты, кроме военкомата и архива, обращался хоть в одну газету? — уже с состраданием в голосе допытывался Иван. — Писал ты в «Правду»?..

— Да на всех нас никакой правды не хватит! — горько отмахнулся Демьян. — Я один раз, по пути было, специально завернул в Минск, нашел эту самую редакцию. Тоже «правда», только минская. Захожу. Молодые девки в коридоре курят. Ничего, обходительные в обращении. Провели меня вроде даже к ихнему редактору, задействовали мои бумаги — разберемся, уладим, отец, а через месяц переслали бумажное хозяйство на наш военкомат. Так мало того, что машину зря гонял, тут, на месте, плохой сделался. Помогает твоя газетка как мертвому, прости господи, припарки! Или, может, прописать им, что в автоколонне сокращают мою единицу?..

— Это почему сокращают?

— Не положен молоковоз.

— А где работать?

— Пожалуйста, иди на другую машину — колотись на ней за сто рублей. А на кой… мне сдалась такая роскошь!

Заметив, как густо покраснела и опустила глаза Вера, вперед выступила Тамара, возмущенно оглядела по очереди Демьяна, Ивана и Сергея.

— Ну разве я не говорила, что свара получится? О чем вы завелись?.. Бога побойтесь! Давайте помянем папку, — она вытерла платочком в уголках глаз, — да ехать дальше надо.

Хозяин разлил водку в рюмки, а Николаю, безмолвной горой возвышавшемуся на лавке, — в большой стакан. И когда ему сунули в руку наполненный стакан, он словно бы очнулся, жалко поморгал набрякшими веками:

— Вот и пошел он от нас… Крепко опасался последним часом, что редко сходимся вместе, скоро перестанем узнавать один одного, чужими однажды встренемся. Вот и собрал, значит, нас вместе. Видно, придумать другого способа уже не мог…

— А разве не так? — подскочил на месте, расплескивая на грязный пол водку, Демьян. — Истинную правду говорил покойный! В библии как сказано? И пойдет брат на брата…

Николай, похоже, от самого начала этой встречи не обращавший внимания на излишне суетившегося шурина, степенно осушил стакан. Галина Степановна, неодобрительно наблюдавшая за ним, пододвинула поближе к нему тарелку с холодным. Николай даже не взглянул на закуску, молча кивнул хозяину, и тот очень расторопно наполнил опять стакан.

Лишь после вторичной дозы горячительного толстая, запорошенная сединой шея Николая слегка порозовела, и он обратил внимание на подогретые, исходившие ароматным паром голубцы. Теперь за ним ухаживала сестра, Надежда.

Поджидая старшего брата, Иван и Сергей молча курили у крылечка. В отсыревшем воздухе стоял тонкий внятный запах холодных поздних гвоздик и резеды.

Смертный тлен еще не коснулся лица Трофима Тимофеевича, однако холод отчуждения уже разделил его с живыми.

Сергей, когда подошла его очередь, поцеловал холодный, будто из гипса, лоб отца, всмотрелся в чуть-чуть приоткрытые, лучившиеся неживым белесым светом глаза, будто еще надеялся вымолить у него себе прощение… За что? Он не знал, но чувствовал, что в и н о в а т в случившемся. Это чувство поселилось в нем сразу по приезде домой, когда он шел от калитки к дому и на него оборачивались соседи. Вспыхивали и гасли в глазах односельчан и сострадание, и сочувствие, и злорадное любопытство, когда они кивали друг дружке, тяжело вздыхали:

— Сердце не выдержало… А что ж вы думали, людцы!

— Ежели б не уведал, может, и жил бы еще…

— С виду еще крепа́к — бревно при мне волок на плечах от кума Романа! Баньку начал перекладывать…

— Ой, господи, чтой-то творится на белом свете!

— Ето ж треба через своих детей смерть принять!..

— Ти-ха! Нехай сами сперва разберутся — языками все горазды трепать.

— Настя, бедная, тоже снопом лежит. Звестно, одна беда не ходит…

— Да хоть ты, тетка, не каркай!

Сестры, затворившись в комнате матери, долго не показывались. Затем Тамара выскочила в переднюю, нашла в сумочке какие-то таблетки, задержала взгляд на младшем.

Спустя полтора часа, когда из спальни наконец вывалили сестры, туда толкнулся Сергей.

Анастасия Мироновна лежала на заново перестланной постели, ухоженная дочерьми, обставленная со всех сторон флакончиками с микстурой, баночками с вареньем и компотами; заметно оплывшее лицо ее выражало спокойствие и умиротворение. Сергею показалось, что по лицу матери опять заметались тревожные тени, когда она увидела его.

— Что с тобой, мама?

— Подойди, сынок. Сядь во сбоку… так. Видишь, кака беда получилася — лежа вас встречаемо. — Она всплакнула, уже без слез, краем пододеяльника обмахнула распухшие глаза. — Знаешь, отчего батька-то помер?