Павел Кочурин - Преодоление

Дома Николку растерли, сбегали к той же Аниске-колдунье за травами, отогрели горячим питьем. Уложили на печку. К нему тихонько забралась Юлька. Прижалась, обхватила его шею ручонками. Зашептала, чтобы было тайно:

— Братик мой миленький, не уходи больше в дремучий лес замерзать. Я сразу умру, как ты замерзнешь. И мама наша умрет, и папа. Только Алешка и Сережка не умрут. Они не жалеют тебя так. А я тебя жалею, ты мой хороший братик.

— А я встретил колдуна, — сказал тоже тайно-претайно Николка Юльке. — Злого очень. Злей нашей Аниски-колдуньи. Он меня хотел околдовать, но я закричал. От колдунов надо криком спасаться. Если сразу не закричишь, потом станешь кликушей, как околдованная невеста Манька.

Юлия сжалась в страхе. Своим детским сердечком почувствовала Николкино горе. Понимала уже, что случилась с ним какая-то страшная беда и в этой беде надо его жалеть. Ей тогда было шесть лет, а ему почти девять.

Этот детский шепот Юлии, жалость ее к нему так на всю жизнь и запали в душу Николке.

Наутро, когда опасность простуды миновала и Николка поотошел, стал разговорчивее, тетя Даша выпытала у него, что же с ним случилось.

— Ничего, сынок, — успокаивал, узнав обо всем, дядя Степан. — О твоем отце и твоей матери мы с мамой и не думали ничего от тебя скрывать. Ждали только, что вот подрастешь, повзрослеешь… Но злодей нас опередил. А раз так вышло, то, видно, настала уж пора. Что тут ждать… Кто-то из наших с твоим отцом врагов мстит вот и тебе. Тут дело понятное. И впредь надо опасаться такого…

И дядя Степан рассказал Николке об отце и матери. Рассказал самое важное. Как их звали: мать — Софьей Максимовной, а отца — Сергеем Митрофановичем. Когда они умерли, и что наказывали ему, сыну, что на память оставили. Пошел и достал из сундука шкатулку, в которой лежали отцовские золотые фамильные часы, материны золотое кольцо и серьги и две фотографии: на одной — красноармеец в длинной шинели и островерхом шлеме, а на другой — молодая женщина с длинной косой. О женщине Николка подумал, что это тетя Даша. Очень похожа. Но дядя Степан сказал, что мать Николки…

Узнал Николка, как отец и дядя Степан бок о бок воевали против беляков. Взяли в плен, уже под конец войны, ихнего генерала, сына помещика, жившего не так далеко от Озерковки. Отец Николки был трижды ранен в боях. От ран молодым и умер. После отца остались еще Николке шинель и буденовка. Те самые, в которых отец на фотографии.

Николка к часам, кольцу и серьгам не прикоснулся. Они так и остались лежать на черном бархатном лоскуте. А карточки отца и матери взял в руки, держал перед собой. Долго смотрел на них, не решаясь ни о чем спрашивать. Посмотрев, передал дяде Степану, чтобы все спрятал.

Дядя Степан унес шкатулку, положил ее в сундук и достал шинель и буденовку. Николка пощупал шинель, погладил ворс ладонью, а буденовку примерил.

— Ничего, сынок, подрастешь, — утешал Николку дядя Степан. — Отец-то чуть повыше меня ростом был. И ты вытянешься. Не увидишь и сам как. — И сказал Николке: — Хочешь, повесь их у себя над кроватью.

Но Николка попросил шинель и буденовку тоже спрятать в сундук. «Когда уж вырасту», — проговорил он с серьезностью взрослого.

— Ну вот, Никола, теперь ты и знаешь все и об отце, и о матери, — сказал дядя Степан в завершение их разговора. — Сейчас ты еще школьник и тебе нужны и отец и мать. Знай, я, товарищ верный твоего отца, теперь твой отец. А тетя Даша, тетка твоя родная, сестра твоей матери, — твоя мать…

И Николка продолжал называть дядю Степана, как и называл, папой, а тетю Дашу — мамой. Какой-то другой любовью, большой и уже недетской, полюбил их обоих.

Перед отъездом в Ленинград в военное училище Николка попросил дядю Степана рассказать еще раз об отце. И дядя Степан рассказал. Рассказывал больше о гражданской войне, о боях, как о главном в жизни отца.

— Мне тоже мой отец сказывал иногда о нашем григорьевском роде, — как бы вспомнил о чем-то важном дядя Степан. — Тогда сразу-то думалось, что и не к чему знать это. Не князья ведь, не бароны какие. А сейчас и послушал бы, да вот некого. А род — как на это ни гляди — он история. Маленькая, но история. Народная она. Каждый и добавляет свое…

Эти слова дяди Степана захватил Николка цепкой юношеской памятью.

Вскоре после отъезда его в училище в семью Григорьевых пришло первое горе — известие о гибели старшего сына Алексея. Он погиб в Западной Белоруссии.

Еще через год Степан Васильевич проводил в армию и своего третьего сына — Сергея…