Павел Кочурин - Преодоление

Окончив десятилетку, Николка, совсем неожиданно, решил поступить в военное училище. Дядя Степан не похвалял, но и не удерживал. И Николка подал заявление. В училище его приняли, и он летом тридцать девятого года уехал в Ленинград. Степан Васильевич устроил ему проводы, как и Алексею. И слова напутные сказал за столом.

— Видать, ты, Никола, совсем отрываешься от земли, — с горечью вроде бы попенял ему. — Армия от человека всей жизни требует. И ей, как и земле, тоже нужны хорошие люди. Но ты знай, если что… тут и твой дом. Твой труд в него вложен, и твоя в нем доля. Отцу твоему, Сергею, от чистого сердца я слово дал быть тебе отцом, — повторял он уже говоренное Николке. — Вместе с ним гражданскую ломали. Но мне-то потрафила судьба, а ему нет. Он-то, как и ты вот, военным хотел быть.

А перед самым отъездом Николки в Ленинград Степан Васильевич, будто чуя роковое, уединился с ним и все вновь пересказал ему об отце, умершем от тяжелых ран, когда Николке не исполнилось еще и четырех лет.

Матери своей Николка совсем не помнил. Она умерла от тифа. И он остался с отцом. Но и при жизни отца больше находился в доме у дяди Степана и тети Даши, так и не заметив, что случились какие-то перемены. Долго не догадывался, что не родной им. Сказал ему об этом чужой человек.

Николка шел из школы. У реки догнал его парень. Одеждой не отличался от своих озерковских парней, но Николка его не знал и поглядел искоса: «Зачем подошел?» А тот ласково, вкрадчиво спросил мальчика:

— Ты чей будешь-то?

— Коля Григорьев, — ответил Николка, как говорил в школе.

Парень взял его за плечо, остановил, повернул лицом к себе. Снял с левой руки рукавицу и резко, будто ударом, приподнял Николкин подбородок. Тут же склонился к его уху и сказал, что он не Коля Григорьев, а приемыш…

Николка был сбит с толку. Ласковая речь парня не вязалась со смыслом злых слов о каком-то другом Николкином отце, красном комиссаре. Ошеломленный, Николка слушал непонимающе. Но вот ненависть парня дошла до сознания мальчонки… Николка забился в руках парня, пытаясь вырваться, закричал: «Ты колдун, колдун злой. В тебе нечистая сила сидит, как в Аниске… Колдун, уходи, уходи», — повторял он с детской яростью.

Из глаз брызнули слезы обиды, и он еще пуще, на всю улицу, закричал негодующе:

— Врешь, врешь, я Григорьев… Я все папе расскажу, я тебя запомню…

Парень схватил Николку за шею, оцарапав ногтями горло. Николка сразу не почувствовал боли, вырывался, продолжал кричать. Парень заозирался и поспешно ушел тропкой за реку.

Николка остался стоять на дороге. Тихо заплакал. Тут же вспомнилось, теперь уже с обидой, как мальчишки в ссоре обзывали его ни с того ни с сего сироткой, стараясь этим побольнее задеть. Мальчишкам он не поддавался, и они перестали дразнить. Но и взрослые часто при виде его заводили между собой разговор о сиротах. То, что эти разговоры могли быть о нем, — у него и мысли не возникало. А тут вдруг подумалось, что, может, и о нем. А позавчера к ним приходила Аниска, беззубая старуха. Поговорила с матерью и отцом, тайком погладила Николку по голове. Погладила вроде бы ласково, с жалостью. И сказала зачем-то: «Батьку-то с маткой слушайся, уважай». Будто он не слушался, не уважал. Потом каким-то странным взглядом поглядела на него и ушла.

Старуху Аниску в селе считали колдуньей. Так и звали — Аниска-колдунья. Только ни отец, ни мать не верили в ее колдовство. Аниска была им какой-то дальней родственницей, потому и заходила часто. Пила со всеми чай. Но они, ребятишки, все равно ее боялись. Особенно Юлька, самая младшая. Юлька и с Николкой делилась своими страхами, говорила, что Аниска похожа на бабу-ягу. «За милую душу может маленьких украсть…» — шептала Юлька тайно Николке.

Под впечатлением страхов Николка и крикнул чужому парню, что он колдун. Может, только превратился в молодого, мерещилось Николке, потому и говорит как Аниска-колдунья…

Но в душу уже что-то и другое запало. Постояв на дороге, сам не зная зачем, он побежал в обратную сторону от своего дома. Опомнился, когда оказался за околицей. Вернулся.

Шел домой и вроде бы уже не домой. Плелся медленно, неся неразрешимое для себя сомнение.

Дома молча прятался. На другой день вместо школы ушел через озеро в лес, «чтобы там замерзнуть». Прибежал домой Алексей:

— Папка, Колька пропал. В школе не был.

Его нашли в лесу сидевшим под сосной. Женщины, полоскавшие в проруби белье, видели, как мальчонка со школьной сумкой прошел по льду в лес. Дядя Степан побежал по следу.