Иван Лазутин - Крылья и цепи

— А я подумала, что вы металлист и имеете дело с машинным маслом, — сказала Лиля, глядя на руки кузбассовца.

Шахтер посмотрел на свои ладони, как будто он увидел их впервые:

— Уголек… Все уголек… Тридцать лет рубаю, набивается, язви его душу, в каждую щелочку. Нашего брата можно по рукам отличить, не потеряемся.

— Как вас зовут?

— Звали Николаем Ивановичем, в списках числюсь Кондратьевым. А вас как?

— Лилиана Петровна.

За какие-то полчаса неторопливой беседы вся трудовая бесхитростная жизнь забойщика раскрылась перед Лилей.

— А вы?.. Тоже торопитесь, раз летите? — осторожно спросил Николай Иванович, поглаживая свои рыжеватые усы.

Лиля ответила не сразу.

— У меня… несчастье. Дедушка тяжело болен.

— Да-а-а, — протянул сибиряк. — Это плохо. — И, подняв на Лилю глаза, спросил: — Сколько ему?

— Семьдесят восемь.

— Года уже немолодые. Болел?

— Сердце…

Николай Иванович все расспрашивал и расспрашивал у Лили о дедушке. А когда узнал, что это знаменитый профессор, покачал головой и с горечью произнес:

— Болезнь, она, язви ее, не разбирается: ученый ты или неученый. Стар иль млад!.. Она, гадость, все чаще бьет из-за угла, когда ее не ждешь, проклятую.

Подошла официантка. Николай Иванович заказал два обеда, попросил себе водки, Лиле — красного вина.

— Нет, нет, я пить не буду!.. — запротестовала Лиля.

— Выпейте рюмочку, легче на душе будет. Это всегда помогает.

Лиля пригубила бокал и поставила на стол. Рядом с этим простодушным человеком, у которого не было от нее никаких секретов, она чувствовала себя легче. Когда он улыбался и обнажал щербинку зубов, Лиле казалось, что она не однажды уже встречала в жизни это лицо.

После обеда гроза усилилась. Пассажиров предупредили, чтобы они размещались на отдых. Дежурный по аэровокзалу к услугам ожидающих предложил раскладушки и постели.

— Теперь закиснем здесь до завтра. У меня уже это бывало, когда в прошлом году летал в Донбасс. Тоже вот в такую ни зги не видать попали. Двое суток мокли в Воронеже, — проворчал Николай Иванович и пошел получать постель.

Лиля направилась в почтовое отделение, откуда хотела позвонить домой. Целый час она просидела у телефонных будок, пока ее наконец не соединили с Москвой. Звонила и боялась, что к телефону подойдет няня и с горя ничего не поймет. Но голос в трубке послышался мужской, незнакомый.

— Как дедушка? — кричала Лиля в трубку, из которой неслись какие-то хрипы.

Вдруг пропала слышимость, и телефонистка сообщила, что по техническим причинам связь с Москвой прервана.

…Так в ожидании летной погоды прошел день. На улице уже совсем стемнело. Дождь по-прежнему не утихал. Он монотонно, заунывно барабанил по стеклам, и, казалось, не было ему конца. Пожарная бочка под водосточной трубой уже давно наполнилась, и из нее через край хлестала вода.

Сибиряк сидел на жестком дубовом диване и, низко склонив коротко остриженную голову, дремал. Перед ним стояла раскладушка, застланная чистой постелью. Четыре такие же раскладушки были расставлены по углам просторной комнаты. Лиля подошла к Николаю Ивановичу и тронула его за плечо. Он встрепенулся и встал.

— Вам, Лилия Петровна, надо отдохнуть. Ложитесь, вам постелено, — сказал Николай Иванович и поправил на раскладушке одеяло. — Снимите туфельки и ложитесь.

— А вы? Где же ваша постель? — спросила Лиля.

— Моя?.. — Сибиряк широко улыбнулся. — Скоро принесут. Пошли на склад.

Лиля легла. В глаза сочился неприятный резкий свет лампы. Она натянула на голову одеяло. О стекла окон все так же монотонно барабанил дождь. Время от времени с лязгом стучала дверь на сильной пружине. Во сколько часов уснула и долго ли проспала — Лиля не знала. Ночью ей снились цветы, голуби, потом приснился симфонический концерт в Зале Чайковского, и кто-то в соседних рядах то и дело бил большой палкой об пол и не давал слушать музыку. Вдруг музыка неожиданно оборвалась, и перед глазами вновь поплыли цветы, сизые голуби…

Разбудил Лилю сибиряк. За окном стояло раннее солнечное утро. Пассажиры были уже на ногах.

— А где же вы спали, Николай Иванович? — спросила Лиля, когда открыла глаза и увидела воспаленные веки своего доброго спутника.

Сибиряк привычно лихим жестом расправил усы:

— Нам, шахтерам, не привыкать. Доберусь до дома — отосплюсь.

— Если б я знала, ни за что бы не легла на эту раскладушку.

Николай Иванович пригласил Лилю завтракать. В голосе его звучала отеческая доброта: