Иван Лазутин - Крылья и цепи

…Все это произошло давным-давно, в войну, когда Лиля была маленькая, когда дедушка был в добром здоровье и в славе. И вот теперь… телеграмма.

Из задумчивости Лилю вывел звонкий голос стюардессы:

— Граждане пассажиры! Мы приближаемся к столице нашей Родины Москве. Посадку делаем в аэропорту Внуково!

Лиля открыла глаза и повернула голову влево. Николай Иванович спал крепким сном утомленного человека, который даже в неудобном положении испытывал от сна наслаждение. Она не стала будить его, решив — пусть еще несколько минут поспит. И только когда самолет заметно пошел на снижение и пассажиры зашевелились, Лиля положила руку на плечо своего спутника:

— Вставайте!.. Москва…

Спросонок сибиряк долго тер кулаками глаза и, чтобы прогнать дремоту, резко тряхнул головой:

— Вот это махнул!.. Пол-Европы проспал. Не разбуди — проспал бы и Азию.

Вскоре к самолету подкатил трап, и они спустились на землю.

Лилю била нервная дрожь, пока они ехали в низеньком автовагончике от самолета до аэровокзала. А когда она почти вбежала в телефонную будку и с замиранием сердца набрала номер телефона, то вдруг почувствовала, как сердце в груди ее, делая мягкие зыбистые перебои, то вдруг проваливалось куда-то вниз, то, делая сильный толчок, вскидывало к горлу удушливую волну крови.

В трубке плыли длинные мучительные гудки. Один, другой, третий, четвертый… К телефону никто не подходил. «Неужели нет дома и няни Марфуши? Неужели опоздала?..» А длинные гудки ныли, рвали душу. Лиля уже хотела повесить трубку, как гудки в ней прекратились.

— Кто это? — послышался в трубке еле слышный, болезненный голос няни Марфуши.

Лиля почувствовала, как сердце в груди ее снова замерло. Говорить было трудно. Слова, застревая где-то в горле, летели в трубку рваными кусками:

— Няня!.. Это я, Лиля… Я только что с самолета… Я во Внуковском аэропорту. Где сейчас дедушка? Что с ним?.. Вы меня слышите, няня?..

— Слышу… — донесся из трубки дребезжащий голос няни Марфуши. — Вот хорошо, что прилетела. Уж мы так тебя ждем, все жданки съели.

— Где дедушка?.. Что с ним?.. — захлебываясь словами, кричала Лиля в трубку.

— Все в госпитале, все там… Вот уже третью неделю лежит… Все тебя ждет, бредит тобой…

— В каком госпитале, няня? — Лиля чувствовала, как по щекам ее плывут теплые слезы.

— В своем, в каком же ему быть… Во втором отделении.

— Что с ним, няня?..

— Сердце… Схватило так, что думали и не выкарабкается. Сейчас немного полегчало.

— Няня, я еду прямо к нему, в госпиталь… Пока! Скоро буду дома. — Лиля повесила трубку и, с трудом сдерживая душившие ее рыдания, заплаканная, с полыхающими, как маки, щеками вышла из будки.

Ее разговор Николай Иванович слышал. У него отлегло от сердца.

— Слава богу, жив, — выдохнула Лиля и перчатками стерла со щек слезы.

— Разрешите, я довезу вас до госпиталя? — с выражением виноватости на лице сказал Николай Иванович, словно то, о чем он просил, было важнее для него, а не для Лили.

— Но у вас в Москве, очевидно, много своих дел? Спасибо за то, что вы сделали для меня во время полета…

— Какие у меня дела?!. Вот сейчас получим вещи, возьмем такси — и через час вы будете у деда.

— Николай Иванович, я вам так обязана! — приложив к груди руки, проговорила Лиля. — Вы возитесь со мной, как с дочкой.

— Вот дочки-то мне бог как раз и не послал. Все солдатами одаривал. Пять сынов, и всем я по плечо. — И снова широкая, с русским простодушием и удальцом в искринках глаз улыбка опахнула лицо Николая Ивановича.

— Ну что ж, раз так — поедем. — Лиля по-мальчишески озорно щелкнула пальцами и звонко поцеловала Николая Ивановича в щеку.

Получив вещи, они сели в такси.

— Военный госпиталь имени Бурденко, — бросила Лиля уже немолодому шоферу, который знающе кивнул головой и уверенно взял с места вторую скорость. — И если можно — побыстрей. Едем к тяжелобольному.

Николай Иванович, сидевший на заднем сиденье, легонько хлопнул таксиста по плечу:

— Выжми, браток, из техники все, на что она способна.

— По́нято, — ответил шофер, и стрелка спидометра, дрогнув, медленно поползла вправо.

По бокам широкого асфальтированного шоссе мелькали кусты, проносились мимо зеленые островки молоденьких березовых рощиц, позади оставались подмосковные деревушки.

Понимая, что Лиле сейчас не до разговоров, что вся она во власти ожидания предстоящей встречи с дедом, Николай Иванович почти всю дорогу молчал, оглядывая придорожные окрестности. Уже подъезжая к окраине Москвы, это тяжелое молчание нарушила Лиля: