Иван Лазутин: Высота

Только три человека из всех штабных офицеров дивизии Веригина вышли из Вяземского котла на можайский рубеж обороны — начальник штаба дивизии полковник Реутов, начальник артиллерии подполковник Воропаев и полковник Воскобойников. Комиссара дивизии Синявина осколком в грудь сразило насмерть, когда он с Реутовым подводил к деревне Пекарево остатки стрелковых батальонов второго эшелона дивизии. Сам Реутов не видел, как погиб бригадный комиссар. О его гибели ему рассказал ординарец комиссара, который шел рядом с Синявиным. Рассказал сразу же, как только второй эшелон прорыва, миновав разбитую деревню, добрался до леса, где прямо на земле, под березами, спали мертвым сном солдаты головного эшелона.

Первый вопрос, который Реутов задал генералу Веригину — тот стоял, прислонившись к березе, — был о том, живы ли капитан Дольников и лейтенант Казаринов.

— Почему именно они вас интересуют в первую очередь? — не поворачивая головы, словно сквозь сон, спросил Веригин, все больше и больше убеждаясь, что гибель трех санитарных машин с ранеными и медперсоналом лежит на совести полковника Реутова. И тут же подумал: «Боишься трибунала. Это видно по твоему лицу, по твоему поведению. А трибунала тебе не избежать, полковник. Рапорт капитана Дольникова уже пошел по инстанции. Вместе с боевыми знаменами и штабными документами дивизии рапорт вынесли из вяземского котла…»

Реутов молчал.

— Вы не ответили на мой вопрос, полковник, — по-прежнему не поворачивая головы в сторону Реутова, заметил Веригин. На его измазанном глиной новеньком хромовом реглане в нескольких местах свисали клочья кожи — следы осколков или пуль. Высокая серая папаха тоже была вымазала рыжей глиной.

— Я спрашиваю об этом потому, товарищ генерал, что капитан Дольников прислан к нам из Москвы и за жизнь его мы несем ответственность. У нас в любой момент могут спросить, где находятся капитан Дольников и его команда.

— Капитан Дольников жив и ведет за собой почти половину своих солдат. А лейтенант Казаринов? Он интересует вас все по той же причине?

— Казариновым я интересуюсь потому, что нас могут спросить о нем из штаба девятнадцатой армии. Ведь он был послан штабом армии на подрыв моста, а мы своей волей, не связавшись со штабом девятнадцатой армии, подчинили лейтенанта и его группу саперной команде капитана Дольникова.

— К вашему огорчению, полковник, лейтенант Казаринов тоже жив и здоров. Со своими солдатами он выносит на можайский рубеж полковое знамя. Еще вопросы будут? А то я хочу вздремнуть. Через десять минут пора будить солдат. Нужно выводить на можайский рубеж остатки дивизии. Главные бои еще впереди.

…Все это было неделю назад. Тогда Реутов только смутно предчувствовал, что где-то впереди его ждет расплата за совершенное им там, на левом берегу Днепра, Три пущенные в волны Днепра санитарные машины с ранеными и медицинским персоналом не давали ему покоя ни днем ни ночью. Они приходили к нему во сне в самых неожиданных, полуфантастических и полуреальных видениях. Просыпаясь в холодном поту, он старался прогнать преследующие его видения: мост через Днепр и три санитарные машины…

Предчувствие надвигающейся беды подтвердилось на второй день выхода на можайский рубеж, куда с вырвавшимися из окружения жалкими остатками подразделений дивизии пришли и штабные документы. Рапорт капитана Дольникова был передан в штаб Можайского укрепрайона в числе особо важных документов.

«Веригин жаждал моего позора, а может быть, и моей крови… Я это понял еще там, при форсировании Днепра. Он словно ждал моего промаха. Смотрел на меня, как на труса. А под Вязьмой посылал на такие участки наших позиций, где остаться живым было просто чудом. Но, назло ему, я жив. А его нашел осколок тяжелого немецкого снаряда. Но этот рапорт… Рапорт капитана Дольникова… Если бы я раньше знал, что он будет написан так злобно, так доказательно, да еще в такой категорической форме, обязательно нашел бы случай предотвратить его появление. На войне пули летят не только со стороны противника. Иногда в азарте атаки люди падают и от своих шальных пуль. А вот теперь приходится все объяснять следователю трибунала. И ведь как мотает душу, стервец!.. Из бывших гэпэушников.