Юрий Красавин - Хорошо живу

Деревенские мальчишки — озорники отчаянные. Рыжему и встрепанному семикласснику Сазонову ничего не стоит крикнуть за спиной Валентина Михайловича:

— Валька! Смотри у меня, поймаю — излуплю!

И не придерешься. Скажет:

— Что вы, Валентин Михайлович! Я не вам.

Сделаешь вид, что не слышал, а сзади хохот.

А тут еще завуч попросила вести и рисование…

Валентин Михайлович брел, вороша ногами мокрую листву. Клены и тополя отгородили церковь от мира живой стеной. Он собирал опавшие кленовые листья, золотистые и бурые, оранжевые и рыжие, розовые и еще зеленые…

Он вошел в маленькую учительскую с букетом кленовых листьев и, пока искал глазами, куда их, мокрые, девать, все чувствовал на себе улыбчивые взгляды.

— Что за прелесть! — заметила завуч. — Никогда не думала, что букет из кленовых листьев может быть так хорош.

Валентину Михайловичу вдруг стало неудобно из-за этих дурацких кленовых листьев, и, словно почувствовав это, молоденькая Лидия Петровна переменила разговор:

— У меня Вовочка Костромитин никак не запомнит мое имя и зовет меня так: «Учительница, у меня крючочки не получаются! Учительница, я поесть хочу!» Или подергает меня за рукав и спрашивает: «Я забыл, как тебя зовут?» Сегодня скажу, завтра опять забудет. Ну что мне с ним делать?

Прозвенел звонок. Валентин Михайлович поспешно взял журнал и вышел. Уходя, слышал, как завуч сказала что-то про «облагораживающее мужское влияние в нашей учительской», и все засмеялись. Он нахмурился, таким и вошел в класс.

В классе стало тихо. Тихо было даже тогда, когда он раздавал кленовые листья.

Сквозь тучи проглянуло солнце, и розоватые пятна с крестовинами окон легли на стену. У тихони девчушки осветило льняные, чуть вьющиеся волосы, белый нимб окружил ее голову, она прижмурилась, чему-то улыбаясь, водила карандашом.

На задней парте рослый мальчик рисовал, сидя в небрежной позе, изредка, прищурясь, поглядывал на лист. «Наверно, чертиков рисует, — подумал Валентин Михайлович. — Как его фамилия? Ну да, Костиков Иван. Отец у него бригадир в колхозной строительной бригаде. Часто о сыне спрашивает…»

Валентин Михайлович незаметно приблизился, глянул: на последней странице обычной тетради в клетку был изображен кленовый лист. Он лежал точно так же, как и тот, на парте. У обоих был одинаково сломан черенок и одинаково закручивался в трубку край…

Учитель осторожно присел рядом с парнишкой, взял в руки его тетрадь, полистал. На каждой странице были нарисованы кленовые листья — в одиночку, вроссыпь, на ветке, на воде…

— У тебя, Ваня, есть еще рисунки?

— А вот, — мальчик вытащил из парты большой альбом и покраснел. — Тут акварелью.

Серый дом с голубой крышей, дерево у пруда, стадо в полдень, старый колодец… Учитель пролистал весь альбом и начал рассматривать рисунки снова. Вот колодец, полуразвалившийся, заросший мхом зеленый сруб в заброшенном углу сада. Высокая трава на переднем плане, и в ней запутались красные кленовые листья. Трава уже поблекла и кое-где прибита дождями. Тишина. Ясное небо. Солнца хотя и не видно, однако чувствуется, что светит оно нежарко откуда-то сверху.

«А ведь это картина! — подумал учитель. — Здесь передано настроение, чувство. Светлая печаль осени… Почему эти листья красные?»

Он прикрыл их ладонью, и очарование пропало. В этом окошечке в ласковое бабье лето досадно не хватало чего-то! Попробовал представить вместо них оранжевые, зеленые — нет, все-таки что-то не то. Листья должны быть красными, и как здорово, что мальчишка почувствовал это!

— Ты хочешь быть художником? — спросил Валентин Михайлович.

— Нет, — смутился Ваня. — Я хочу, как вы… учителем рисования.

— Я не учитель рисования, а исполняющий обязанности, временно, понимаешь?

— Все равно. Вы хорошо рисуете, — вздохнул Костиков. — Мне бы так научиться!

Вот чудак! Не надо упускать его из виду. Надо книг выписать для него… Талантливый парнишка.

Прозвенел звонок. Уже уходя из класса, Валентин Михайлович остановился, спросил у Костикова:

— Этот колодец… Он и в самом деле есть в вашем селе или ты его просто выдумал?

— Есть, я могу показать, — с готовностью сказал тот.

— Завтра посмотрим.

«Вишь какую красоту подсмотрел парнишка! Почему же я слеп? Почему я не вижу?»

Когда занятия окончились, Валентин Михайлович вышел на улицу. Туман рассеялся, но было так же пасмурно и сыро. То ли тучи сгущались, то ли уже начало смеркаться, но становилось вроде бы темней. С горки к школе легкой походкой шла женщина.