Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Луфарь и Пятнистый одновременно заприметили Ее, поняли, что Она готова приступить к танцу любви, и с разных сторон устремились к Ней. Пятнистый попытался отогнать Луфаря сильными ударами хвоста, но Луфарь не отступил, и у них произошла схватка, как тогда за власть над стаей. Но схватка была короткой и нежестокой — свободных самок, готовых к продолжению рода, было много. Луфарь в необузданном стремлении стать Ее покровителем нанес несколько сокрушительных ударов хвостом сопернику. И Пятнистый, уже не очень надеясь на свои силы, уступил красавицу, да и Она явно отдавала предпочтение Луфарю.

Луфарь, гордый своей победой над Пятнистым, тут же забыл о нем и, охваченный любовным неистовством, заскользил в безостановочном танце вокруг Нее, то легко касаясь избранницы боком, то плавником, то ласково задевая хвостом или мягко хватая губами Ее спинной плавник, легонько толкал Ее носом, приглашая и торопя.

Они отплывали от молочно-желтого облачка только что оплодотворенной икры, что медленно растекалась в теплом океанском течении, и снова нежно терлись телами, скользили друг над другом — вели нескончаемый хоровод любви. Запах икры и молоки, исторгнутых из них, потаенный запах зарождения новой жизни заполонил все вокруг.

Занятые продолжением рода своего, они не обращали внимания на то, что в танце принимают участие множество рыб других пород, и совсем не для того, чтобы дать жизнь новому поколению. Не боясь и не прячась, они кидались с открытым ртом в самую гущу танцующих луфарей и пожирали свежую икру, уничтожая тысячи и тысячи будущих рыб. В любовном неистовстве самки продолжали метать икру, а рыбы-пожиратели тут же уничтожали ее. Это был не только праздник любви, но и губительный пир.

Уже многие сородичи, истощенные, исполнив непреложный закон продолжения рода, обессиленно опускались в нижние слои отдыхать, набираться сил для дальнейшей жизни, а Луфарь и Она все еще продолжали любовный танец. Они ничего не видели, ничего не слышали вокруг.

Они не замечали, что на них неумолимо надвигается что-то огромное и черное. И только когда над головой, где голубовато переливался тонкий поверхностный слой воды, вдруг, стремительно застя свет, возникла огромная тень судна, они в испуге кинулись в спасительную, как им казалось, глубину. Они не знали, что мчатся в загон из частых крепких ячеек зеленого цвета, невидимых в зеленой толще океана, и что эта прозрачная сетчатая стена медленно и пока еще незаметно сбивает всех луфарей в плотную массу.

Луфарь и Она заметили над головой еще две черные тени и, как от акул, шарахнулись в сторону. Они не знали, что тени от железных квадратных «досок», которые у рыбаков называются «богородицами», и что эти «доски» для того и предназначены, чтобы пугать и загонять рыбу в трал.

От устрашающей тени «богородицы» они, бок о бок и не теряя друг друга, устремились вдоль ячеистой стены по широкому и длинному коридору, куда неслись и другие, думая, что спасаются. Полет вдоль прозрачной стены продолжался долго, и они уже хотели остановиться, но тысячи и тысячи сородичей, что кинулись вслед за ними, тоже испугавшись черных теней «богородиц», сметали их могучим валом и проталкивали все дальше и дальше в узкий уже коридор.

Луфарь и Она попали в самую гущу. Их толкали, сдирали чешую и все сильнее и сильнее сжимали со всех сторон — дышать становилось все труднее. Сбитый в кучу огромный косяк несся по длинному узкому коридору вперед, где было еще пусто, не ведая, что там западня, выхода из которой нет.

Инстинкт подсказывал, что их ждет опасность, и Луфарь и Она пытались выбраться из огромной толпы, но тщетно.

Наконец движение прекратилось — дальше пути не было. Они оказались вытесненными на край, прижатыми к прозрачной, но неодолимой стене из мелких ячеек. Некоторые смельчаки пытались в отчаянных усилиях пролезть в эти маленькие отверстия, но только разодрали себе жабры. Свобода была так близка и так недосягаема! Одной юркой ставридке, чудом не раздавленной тяжелыми луфарями, удалось проскользнуть в ячею; оказавшись на свободе, она на миг оцепенела, не веря счастью, и, опомнившись, стремительно кинулась прочь. Луфарь и Она проводили счастливицу взглядом.

Ее все сильнее прижимало к Луфарю, и Она уже стонала от боли. Он чувствовал Ее большой и все еще туго набитый икрою живот и пытался как-то заслонить собою, но оба плавника его были обломаны в давке, а сильный хвост так зажат, что Луфарь не мог им шевельнуть. И все беспощаднее давила тяжесть — в куток трала все больше и больше набивалось рыбы, и давление с каждым мигом увеличивалось.