Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Я вспоминаю наш разговор, возникший из-за отсутствия рыбы в океане. «В Америке вон даже креветок выращивают, омаров. Не надо и в море ходить. Подходи к резервуару — и черпай сколько хочешь, — сказал я, проявляя свою осведомленность. — А мы по океану бегаем с «авоськой» — хоть какую бы поймать». — «Гляди какой нашелся, — усмехнулся Носач. — Тебе бы министром рыбного хозяйства быть. Критиковать — это мы тоже умеем. Ты бы вот сам взялся за эту проблему, а то ходишь тут — руки в брюки, свисток в карман». — «Я же не рыбак, не капитан. Это не моя профессия. А что хорошие породы рыб исчезли, ты и сам знаешь, выгребли подчистую: и сельдь, и омаров, и камбалу, и анчоус».-— «Ах какой защитник природы! Посмотри на него! -- обернулся Носач к Шевчуку. — Он — защитник, а мы, конечно, варвары». — «Но факт остается фактом — природу губим», —стоял я на своем. «Ты вот сходишь на один рейс, прокатишься по океану, на закаты полюбуешься, ночью на вахте помечтаешь — и помашешь нам ручкой. Сядешь в теплом кабинете и начнешь критику наводить. А мы опять вот сюда придем, — он кивнул в окно на зеленые пологие волны океана. — Нам опять план выполнять. Ты подумал о том, что я выполняю государственный план, а не в игрушки играю. Народу рыба нужна на стол, а не рассуждения о защите природы. Ты рыбу любишь?» — «Люблю», — сознался я. «Во-от, дорогой! Любишь. А мы ее ловим для тебя». — «По-разумному надо ловить». — «Мы, конечно, дураки, мы этого не понимаем, а вы, писатели, умные, вы все понимаете, за все болеете. У меня вон их сколько на судне — семьдесят пять гавриков без тебя и без меня. И все хотят заработать. Сам видишь, какая наша работа — не даром хлеб едим. И у всех семьи, каждый — кормилец. А ты тут с высокими материями, с философией». —«Какая философия! — возмутился я. — При чем тут философия! Океан гибнет — вот и вся философия! И много ума не надо, чтобы понять это. Сам знаешь — вычерпали». — «А ты что мне предлагаешь? Бросить рыбалку! Взять курс домой? Кто мне это разрешит! Я сюда пришел рыбу ловить. У меня нет другой специальности. Я моряк, рыбак. Моя работа — рыбу ловить. — И вдруг сделал неожиданный поворот в разговоре. — Пойдешь в рыбцех! Надоел ты мне в рубке с твоими разговорами. Да и матросы недовольны, что ты тут пригрелся в теплом месте, а на пай одинаково получишь со всеми, кто вкалывает».

Не сразу я понял, что капитан, посылая меня на работу в рыбцех, хочет заткнуть рот говорунам. А такие есть, и в первую очередь Дворцов, и его чернявый дружок Голявкин, и, к моей обиде, штурман Гена. Ну этому-то что надо? «Выдержишь?» — спросил Шевчук. Я пожал плечами: «А что делать!» — «Ничего страшного, — буркнул Носач. — На упаковке постоишь». Я кивнул. На упаковке так на упаковке. Действительно, ничего страшного. Наловчиться только надо, и все. Но, к моему удивлению, капитан отменил свое решение. Позднее я узнал, что он вызывал говорунов к себе в каюту. Что уж он там им сказал, не знаю, но языки они прикусили. «Останешься на руле», — бросил он мне за обедом в кают-компании, и все переглянулись. «Доктор сказала ему, что тебе будет тяжело в рыбцехе, — пояснил мне позднее Шевчук. — Нам ведь надо тебя на берег живым доставить. За это он тоже в ответе. А ты на него...» — «Ну что я на него? Что? Я — про океан, а не на него. Океан гибнет — это же ясно, а мы глазки невинно закрываем. Как будто это нас не касается. Погляди, что делают: нефть выпускают на воду, отбросы сбрасывают, радиоактивными отходами заражают, рыбу, давленную в трале, целыми реками обратно в океан выпускают!..»

Я вспоминаю это сейчас, когда капитан ушел из рубки, когда опять здесь стало тихо и по-домашнему уютно. Лебедчик Володя снова возле меня, а на палубе опять пусто.

Штурман Гена ворчит:

— Ну что мы тут толкемся, «пустышки» дергаем! Надо на юг бежать, луфаря искать, деньги делать. Луфаря полмесяца почерпаем — и план в кармане. А мы тут сор таскаем...

— Как знать, — раздумчиво говорит Днепровский. — Жизнь такая, что никогда не знаешь, что будет через минуту. Вот один матрос на берегу недавно женился. Приходит домой, смотрит, жена пол моет. Он похлопал ее по заду, похвалил: «Молодец!» Она распрямилась, и оказалось— это теща. Дело чуть до развода не дошло. Теща вопила, что он — бабник.

— Весело тебе, — хмурится штурман Гена.

— Это что! — отзывается Володя. — Вот у одного нашего матроса веселье было! Вышли мы в море и сломались. Вернулись в порт, уже ночью пошли по домам. Он приходит к себе, заглянул в раскрытое окно, глядит — на столе бутылка, а в постели жена с любовником лежит. Он в окно заскочил и давай метелить их. Ну, шум, гам, крик поднялся. На крик из другой комнаты жена прибежала, включила свет. Он смотрит — а это его родной брат со своей женой приехал и спят на хозяйской кровати. Вот где веселье-то было! Он потом нам рассказывал, так аж плакал. От счастья, что ошибка вышла.