Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— И вы думаете, мне тоже надо вести научный дневник? За него ведь потом можно получить золото.

— Обязательно: у вас такой чудесный слог, — и Татьяна повернулась к двери, где на пороге стоял Вольф, возбужденный, раскрасневшийся. — Отец! — крикнула она и кинулась к нему. — Где он? Вы привезли его с собой?

— Вы что, в уме? — сердито оборвал ее Вольф, и, обратясь к Бломбергу, произнес: — Господин полковник, я сейчас проезжал мимо «Центрального лазарета». Вы, кажется, там начальник… и сидите, распиваете тут кофе! Там восстание: пленные ушли и перебили всю прислугу!..

Бломберг мгновенно осунулся. Глаза у него вылупились, щеки впали, и даже волосы на голове будто поредели: они приподнялись, как приподнимается шерсть у собаки. И он не спросил, а захрипел:

— Ка-ак? — и, выскочив из-за стола, даже не простившись с Татьяной, выбежал во двор, сел в машину, толкнул шофера в плечо, приказал: — Молнией в лагерь!

А Татьяна снова вцепилась в Вольфа.

— Где он? Где Николай? Я ведь сделала то, что вы просили, — увезла Бломберга. Покажите мне Николая!

— Он, наверное, уже бьет гитлеровцев: весь лагерь снялся и ушел.

— Тогда поедемте за ним! Поедемте! Разыщем! Я вас прошу! Достаньте машину — и догоним! Поймите, я не могу… Жить не могу, если не увижу Николая!

Тридцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, несмотря на то, что война еще бушевала над Берлином, ряд городов и сел пылали, миллионы советских воинов находились под ружьем, несмотря на все это, московские женщины, словно договорясь, нарушая все правила маскировки, сдирали наклейки, чистили окна и весело перекликались — верхние этажи с нижними, нижние — с прохожими. А вечером всюду — на улицах, улочках, переулках, на площадях, в домах и домиках, — вечером всюду вспыхнул электрический свет и затопил столицу.

Так в Москву ворвался мир.

В эти дни фронт в Берлине приблизился к имперской канцелярии на пятьсот — шестьсот метров; советские войска наступали через пожарища, дым, копоть, развалины, удушливый трупный запах. Шли на решительный, ожесточенный и последний штурм. Узнав о том, что русские мастерски используют туннели метро, заходя немецким частям в тыл, Гитлер отдал приказ — открыть шлюзы. Ему кто-то робко сообщил, что в туннелях находятся тысячи немецких раненых солдат, но он, как всегда, высокопарно ответил:

— Мы смотрим в будущее, и для нас море крови — ничто!

Вася, узнав о приказе, немедленно отправился в дивизию Громадина, которая со стороны рейхстага очищала от гитлеровцев путь к имперской канцелярии.

— А, Вася! — встретил его Громадин, измученный, измотанный, казалось, до невозможного, но обрадованный появлением Васи. — Как «фюрер» твой?

— Вот какой приказ отдал! — и Вася почти слово в слово пересказал приказ.

— Вон что! — баском воскликнул Громадин. — Хочет залить метро. Но ведь в секторе имперской канцелярии, в туннелях, как мне известно, тысячи раненых немецких солдат.

— На это он ответил: «Мы смотрим в будущее, и для нас море крови — ничто!»

— Ну! Ну и бандит! — И Громадин, связавшись по полевому телефону с Анатолием Васильевичем, сообщил о приказе Гитлера.

Вскоре советское командование взорвало два входа в метро, прилегающие к району имперской канцелярии, и этим самым оборвало доступ воды в остальные туннели. Раненых немецких солдат спасти не удалось: они были все затоплены (потому что для Гитлера море крови — ничто).

Двадцать девятого апреля Вася снова пробрался в имперскую канцелярию. Ему было грустно: во-первых, потому, что не удалось «прихватить» своего шефа, Блюхера: тот сбежал на юг, к Герингу, а во-вторых, и главным образом, он грустил потому, что Татьяна выехала отыскивать Николая Кораблева. В тот день, когда она хотела вместе со стариком Вольфом кинуться следом за мужем, Вася убедил ее этого не делать.

— Оставьте свои семейные дела на время, — впервые грубо сказал он. — Красная Армия сейчас наступает на Берлин, ей нужны люди, знающие предместья и улицы города. Вы это знаете. Пойдемте туда: вы спасете от смерти тысячи людей.

И тогда она согласилась, недели две работала в дивизии Громадина и как переводчик и как своеобразный проводник. А вот теперь, когда уже не нужны были проводники, она ринулась на поиски.

«Разыщет его, узнает, что мы с ним были связаны и ей не говорили… как тогда ей смотреть в глаза? Конечно, генерал прав, ей нельзя было передавать, что Николай Степанович в лагере: вон что было, когда увидела его глаза! Однако, может быть, было бы лучше сообщить ей», — так думал Вася и вот такой, грустный, поздно ночью вышел из подземелья в тот самый зал, где его и Татьяну однажды увидел Борман.