Владислав Владимиров - Закон Бернулли

«Ну бывай, сестренка! — бесшабашно махнул он ей рукой на прощанье, когда их воздушный ковчег приземлился окончательно и все, Кроме сержантика, выстроились в очередь за багажом. — Извиняй меня, пожалуйста! Если пацан будет, назови Васькой — не прогадаешь!»

И уже тогда ей стало неловко за то, что обманула она этого разбитного паренька в солдатской шинели, очень хотевшего иметь в братьях академика и лауреата.

Нея подождала, пока Бинда скажет, кто же такой Коновалов и куда ехать с Григорием, и Лаврентий Игнатьевич сказал:

— Н а р о д н ы й к о н т р о л ь.

— Контроль так контроль, — как можно безразличнее ответила Нея. Первое, что она подумала, услышав про Народный контроль, было: если оттуда сами просят Бинду о каких-то одолжениях, ну хотя бы о переводе, значит, за Биндой никаких грехов не числится. Числились бы, не просили, это уж факт. Значит, она чуть-чуть попозже появится там у их Коновалова.

— Ну вот и лады! — воодушевленно сказал Бинда и посмотрел на нее сбоку.

Нея учуяла новый, не ловкий для шефа его же вопрос. И точно, помявшись, Бинда, уже отпуская ее (он даже вынес свой живот из-за стола), спросил:

— Ну а как вам, Нея Ахметулаевна, понравилась х о х м а с магнитофоном, а?

Бинда выделил в а м, имея в виду всех обитателей дворцовой комнаты, полагая, что первейшей новостью с утра там было вчерашнее происшествие в зале, где выступал известный командированный поэт, чтоб этому поэту — не стал скрывать Бинда — пусто было, ханже и позеру неблагодарному!

— Мария Михайловна и Маргарита Андреевна, наверное, много и счастливо смеялись? — досадливо спросил он, тронув на животе пиджачную пуговицу. Фасонная пуговица прочно держалась на серых нитках. Костюмы себе Бинда в магазинах не покупал, шил только на заказ в ателье «Люкс» или в крайнем случае на дому второразрядного портного с нелепой фамилией Индейкин, который, расстаравшись, мог творить чудеса. С Индейкиным Бинду свел Гришка, о чем сказала мимоходом Мэм.

Нея уверила:

— Нет, не смеялись.

Бинда в превеликом сомнении перевел взгляд с пуговицы на Нею:

— Неужели было жалко меня?

Таким изумленным взглядом смотрел на нее незнакомый ювелир, когда после ухода отца из дому она приносила в скупку золотое мамино кольцо. «Вы с ума сошли — продать эту прелесть?..» Купить кольцо ювелир наотрез отказался, но абсолютно бескорыстно предложил денег взаймы — из своих, личных, чем дотла разрушил наивное Неино представление о ювелирах как о сплошных гобсеках и плюшкиных. «Берите, товарищ Зарьянова, не бойтесь и не смущайтесь. Я запишу с паспорта ваш адрес, не вернете долг — тогда разыщу через милицию!»

Приехавший потом Бахыт отнесся к ее рассказу как к явлению совершенно фантастическому, но за реальность оного неопровержимо говорило уже то, что долг надо было возвращать и возвращать как можно скорее.

— Все, Лаврентий Игнатьевич, гораздо проще. Рита и Мария Михайловна пока еще ни о чем не знают.

— Ой ли! Быть того не может!

— Может.

— Золотце вы мое, Нея!

— Ахметулаевна, — холодновато уточнила Нея.

— Нея Ахметулаевна, — поправился Бинда. — И когда вы им обо всем поведаете?

— А зачем? — возразила Нея без всякого вызова. — Надо будет — сами узна́ют.

— Это уж точно! — согласился Бинда, слегка помрачнев. — Узна́ют, беспроволочный телеграф у нас действует исправно! — И, прежде чем отпустить ее в дворцовую комнату, он, с усилием отводя взгляд от окна, пофилософствовал немного на тот счет, что иногда плохо знаешь, казалось бы, давно знакомых людей, с которыми больше пуда соли съел вместе, делил все радости и невзгоды несытой студенческой жизни, сделал им и делаешь им столько добра, а они в ответ платят не просто непониманием, непонимание случается меж людьми, а платят элементарной черной неблагодарностью, стремятся свести в удобный момент счеты, уколоть, да уколоть побольнее, чтобы все видели. Имея таких друзей, на сто лет не надо никаких врагов, друзья их полностью заменят… Эх, люди-люди!..

Нее стало жалко несчастного Лаврентия Игнатьевича. Ей даже захотелось чем-то помочь ему, и она теперь знала, что поможет ему своим переводом в Народном контроле. Она сделает этот перевод для неведомого ей Коновалова с блеском, чтобы еще раз утвердить марку б ю р о, а значит, и его шефа.

Коновалова она представила пожилым, замученным бесконечной работой и застарелой язвой желудка бюрократом, упоительно предающимся в очень редко выпадающее свободное время чтению Вальтера Скотта, мудрых медицинских книг, дегустациям морковного сока и выцветающим с годами воспоминаниям о любовных играх невозвратной молодости.