Альберт Лиханов - Встречи

И уж когда собрались расходиться, Ленька-матрос вдруг сам пригласил Нинку. В кои-то годы выбралась она на люди, оторвалась от Василия — видно, захотелось погреться возле чужого веселья. Незаметно стояла в сторонке с Клавой, товаркой по цеху, неказистой и несмелой, с такой же почти незадачливой жизнью. Стояли, тихо переговаривались, танца два вместе подвигались, опять стенку подперли. Ребята их вроде бы и не чурались, но и не особо замечали: поздороваются, ляпнут что-нибудь соленое, — и приглашают других.

И тут перед ней вырос Ленька. Вот ведь как не скажешь: судьба, видно. Она глаза на него подняла, смотрит испуганно и недоуменно, а он голову наклонил упрямо, буровит ее взглядом, негромко так говорит: «Пойдем со мной, Нина, пойдем», — и за руку ее потянул, не ожидая согласия. Нина на миг растерялась, беспомощно оглянулась на Клаву — в лице той мелькнули страх и изумление. Танцующие сомкнулись вокруг, она будто в проруби очутилась и ледяная вода подступила к самому горлу, стало нечем дышать и музыка слилась в сплошной гул. Он осторожно привлек ее к себе, она опустила ему на плечо дрожащие пальцы, почувствовала на спине его крепкую, как железная лопата, ладонь. И — забыла обо всем… Раскраснелась, рот приоткрылся, волосы разметались, руки и ноги обрели былую упругость и легкость, — в одну минуту она расцвела, стала неузнаваемой. И весь танец они не отрывали глаз друг от дружки, не отвели их ни на секунду.

Все смотрели на них.

Только музыка смолкла, и они остановились, — Нинка сразу повернулась и пошла в дверь, как слепая, натыкаясь на людей. Он выскочил за ней, на крыльце за руку придержал.

— Нина, Нина, подожди, что сказать хочу…

Она вырвалась да бежать. Он снова догнал, загородил дорогу, что-то стал ей наговаривать, только и услышали:

— Зачем ты себя в могилу раньше времени закапываешь? Если на себя махнула рукой, то о дочери подумай…

— Оставь меня! Не тревожь. И без тебя тошно.

— Не отстану…

Так и ушли вместе.

Наши парни и девки рты раскрыли: этак-то поступать с замужней, холостых что ли ему мало? И в чужую жизнь не мешайся, не становись поперек, а то и шею сломаешь. Ну, видать, дело будет — узнает Василий, уж непременно найдется какой-нибудь доброхот, все в подробностях изложит, еще и от себя приукрасит.

Василий в тот день домой не явился. Он просидел у соседа Ивана Степановича — обмывали стиральную машину. На радостях по случаю такого приобретения тетка Антонина расщедрилась на бутылку: «Выпейте, мужички, одну-то можно, с одной пьяными не будете, за такую красавицу не грех». Мужиков разобрало, и вторую бутылку они раздобыли сами, а потом пошел в ход самогон, еще какая-то отрава… И спал Василий у своего крыльца, положив голову на первую ступеньку, — калитку чудом открыл, дотащился до дома, а вот крыльцо не одолел. И Нинка почему-то не помогла. Взглянула и брезгливо отвернулась, будто не муж у порога лежал, а куча навоза.

Рано утром он едва доплелся до магазина и провалялся на пустых ящиках у склада, пока дружки-грузчики не принесли ему чекушку опохмелиться. Потом они возили на машине товар, и невозможно было спокойно смотреть, как он тужится и корячится под мешком или ящиком, обливаясь потом, выделывая ногами кренделя, словно в «русской». В продовольственном у нас девахи такие, что иная Василия пальцем свалит, а и они молча отворачивались, — да и что сказать, если бы хоть свой мужик был, может, и помогли бы. Даже дружки, уж на что отпетые, ни кола ни двора, только руки грабастые да глотки луженые, и святого-то для них ничего нет, а и те пожалели: «Поди-ка отдохни, все одно — не работник». Он опять туда же — в угол к складу, опустился скорей на ящик, придерживаясь за стенку, стянул с головы кепку, отер с лица грязный, липкий пот.

Вечером втроем они долго толклись в тесной и шумной пивнушке вокруг круглого каменного столика — хоть и вывеска «Пельменная», а все равно превратили в забегаловку, — сосали кислое пиво, подливая в него водку.

Василий, немного оживший, наваливается грудью на край и, смахивая ладонью пьяные слезы, надоедливо скулит от обиды и злобы:

— Осрамила, подлая, опозорила! При всех на шею ему вешалась… А? Это как? Да я ей…

— Заткнись, надоел, — брезгливо и равнодушно обрывает его Сеня, длинный, разболтанный мужик с вытянутым лошадиным лицом, и тут же ухмыляется во весь рот: — Погоди, она тебе с Матросом еще и рога наставит.

— Она это может запросто, это ей — раз плюнуть, — подхватывает Николай и мотает круглой и гладкой, как полено, головой, отрывисто взлаивает — смеется. — Он парень фартовый, вон как девки млеют перед ним. И твоя рази устоит?