Андрей Меркулов - Крылья земли

— Вот мазь от комаров. Еще трофейная, с фронта привез. Не бойтесь, мажьте руки, а то съедят.

— А вы?

— Я не слышу их, меня не едят, — усмехнулся он. — Да и что за рыбная ловля без комара?

Мы взяли мазь, она пахла сильно, но не противно.

— Степан Фомич, — говорил тем временем Лазыкин, который, очевидно, был на рыбной ловле за главного. — Вы с ними сеть тяните, а я пойду вентеря ставить. А ты, Ваня, — сказал он Поддубному, — костер бы развел, пока мы в воде будем. А то солнце уйдет, застудиться можем.

Он сел на косогор, натянул резиновые сапоги, взял вентеря — круглые и длинные сачки из мелкой сети — и пошел с ними в камыши. Поддубный, угловатый и рослый, с неуклюжими, непомерно большими и грубыми кистями рук, поворошил корзину с провизией и с ножом пошел в кусты за дровами.

Степан Фомич тоже уже надел высокие сапоги и с сетью шел к берегу, где виднелась в камышах лодка — старенькая плоскодонка с одним веслом. Мы сели в лодку, он отдал нам сеть, вошел в сапогах в воду, оттолкнулся сильно и вскочил в лодку. Камыши зашуршали по бортам. Илья Ильич с кормы работал веслом, направляя нас к противоположному берегу.

— Тихо, тихо, — махал на него рукой Степан Фомич, — рыба любит, чтоб было тихо.

В тусклом серебре воды лежало солнце, и казалось, что мы чуть было не наехали на него, но во-время остановились в камышах у другого берега. Воткнули в дно жердь, прикрепили край сети и тихонько кормой поплыли обратно, распуская сеть. Она медленно тонула под тяжестью грузил, на воде оставались трубки поплавков. Степан Фомич, стоя среди лодки, наклонялся над светлой водой так, что лодка качалась, и потихоньку выпускал из рук сеть, отцепляя от нее приставучие кувшинки. От усилий и сосредоточенности он шумно пыхтел.

— Что ты так растолстел? Смотри, опрокинешь лодку, — сказал ему Илья Ильич.

— А я знаю почему? Так уж суждено. Ты тише греби, стой, стой, придержи немного!

Степан Фомич несмотря на свою грузную полноту, был очень подвижен. Наверное, ему надоело огорчаться из-за полноты, и он не обиделся на Илью Ильича, а вместо этого сказал, попрежнему сосредоточенно глядя перед собой в воду:

— Ну куда ты ставишь? Тут сроду ничего не будет.

Мы услышали почти рядом с лодкой плеск и поняли, что это относилось к Лазыкину, который, стоя по грудь в воде, укреплял в камышах вентерь.

— Будет здесь, Степан Фомич. Вы меня не путайте. Вы тут не знаете, а я знаю, — сказал Лазыкин сердито.

— Вода тепла́? — спросил его с берега Поддубный, ломавший сучья.

— Совсем тепла, — сказал Лазыкин и перекусил конец нитки, которой стянул распустившуюся ячейку вентеря.

Тем временем солнце село. Туман виднелся уже над лесом, и лягушки запели в полную силу. Комары со звоном кружились над нами, и, видно, не все они слыхали про свойства трофейной мази, ибо садились часто и обильно на розовевшую в закате лысину Ильи Ильича.

Мы вернулись к берегу, где готовился костер. Под берегом была стремнина, река с тихим говором несла здесь свои шевелящиеся струи. Когда мы вернулись, костер уже хорошо горел. Сварившуюся картошку очистили и растолкли в кастрюле и теперь жарили в банке накрошенное сало.

— Вот будет у нас настоящий украинский крутячок, — весело говорил Степан Фомич, размешивая в картошке янтарные стружки сала. Он придвинул нам редиску и вареные яйца, нарезал толстыми кусками хлеб и сало и вынул из корзинки оловянные чарки и бутылку.

— Согреться надо, — сказал он, — сейчас роса падет.

Мы разлили водку по чаркам, выпили, и стало совсем тепло.

— И что же рыбы у вас тут много? — спросил Илья Ильич, угрызая сало.

— Вот завтра потянем сеть, сам увидишь. Всего наберется. Жаль только селедка не водится. А в соседнем районе речка есть, так там уже и селедка водится, — отвечал ему Степан Фомич.

— Уж будто бы и водится? Может быть, даже с гарниром плавает?

— С гарниром не с гарниром, а только водится. Речка там есть небольшая, Чугуша. Там она водится.

— Ну уж, знаешь… Слыхал я ваши рыбацкие рассказы, только ты, брат, теперь совсем заврался, — сердито махнул на него рукой Илья Ильич. — Ты сегодня все шутки шутишь. Я вот тебя послушал и кепку снял и лысину твоей мазью мазал. Дурак я старый. Теперь у меня от головы носками пахнет. А комарам хоть бы что, еще хуже лезут.

— Мазь, может быть, и залежалась малость. Или комар у нас не тот пошел… Ты к голове редиску приложи, хоть чуть-чуть оттянет… А то и верно, шишки на тебе повылезли, — лукаво сказал Степан Фомич. — А только насчет селедки самая правда. Вот хоть у Поддубного спроси, он своими глазами видел.