Василий Цаголов - Набат

Однажды утром ей пришло в голову отправиться в город, в госпиталь, понести гостинцы раненым. Если кто-то из ее сыновей окажется в госпитале, не дай бог, конечно, то, наверное, найдется женщина, которая не оставит его без заботы.

Целый день варила кур, пекла пироги, уложила в хордзен сыр, копченую баранину, когда стемнело, никому не сказав, вышла во двор. Здесь ей представилось, что стоит уйти из дома, как заявятся сыновья. Вернулась в дом с охапкой сухих дров, сложила у очага, настрогала лучинок, достала новый коробок спичек, заменила воду в чугунке, проверила, есть ли в солонке соль. Обошла вокруг сакли. До калитки рядом с ней прошагал пес.

Выщербленный месяц свесился над землей.

Шла быстрым шагом, намереваясь к полуночи выйти из ущелья, хотя сама не знала, почему именно до полуночи. Ее нагнал грузовик, и она прижалась спиной к скале. Машина за машиной проходили мимо. Уставшая, добралась до родника.

Здесь отдыхали красноармейцы, курили, запивая густой дым махорки ключевой водой.

— Здравствуйте, — приветствовала их Дунетхан.

Бойцы ответили дружно:

— Здравия желаем!

— Куда, мамаша, путь держите?

— В госпиталь иду.

— К мужу?

— Нет.

— Сын ранен?

— Чужие сыновья.

— Счастливого пути, мамаша. Спасибо тебе!

В Цахком приехали из военкомата и мобилизовали еще шесть человек. Велели собираться и Джамботу: «Через час быть готовым!»

Жена уложила ему пару белья, вязаные носки, три лепешки, тяжелый круг сыра, полкурдюка, бутылку с аракой да завернула соль в тряпицу.

Она стояла у выхода, сложив руки на груди под шалью, и с тоской смотрела на него. Ей хотелось разрыдаться, но не было слез, и она лишь горестно вздыхала. Муж сидел у очага перед треногим столиком и, покончив с едой, сжал руки в кулаки.

За порогом мычал теленок, чем-то были вспугнуты ягнята.

Наконец, Джамбот поднялся, спросил у жены один коробок спичек и вдруг резко выкрикнул:

— Принеси все спички и положи в хордзен побольше соли.

Он забегал взад-вперед, а жена оставалась на месте.

— В горы уйду! — произнес он.

Остановившись возле нее, вытащил кинжал, снова вложил в ножны:

— Не дождутся они меня в армию!

— А дети! — ужаснулась Разенка.

— Что дети? Кушать нечего? Дети. Ха! Разве я их кормлю с ложечки? Какая им разница, куда я уйду?

— Позора не боишься!

В эту минуту муж был ненавистен ей. Если до сих пор Разенка боялась одного его взгляда, то теперь готова была бросить ему в лицо все, что думала о нем.

— Молчи! Ты хочешь, чтобы я отправился воевать? Пошел на фронт? А если немцы придут в Цахком? Спалят мой дом!

— Не смей! Остановись! Побойся бога, — Разенка шагнула к мужу.

— Уйди, дура! Не твое дело.

— Мое. Всю жизнь молчала. Не могу больше! Подумай о детях, — несчастная женщина обхватила его ноги.

— Уйди, рожденная от собаки.

— Не пущу, — голосила жена.

— Убью!

— Прокляну тебя. Ох-хо…

— У-у, безумная.

— Повешусь… на нихасе. Дочь на фронте, Асланбек…

И тут Джамбота затрясло. Залина! Асланбек! На фронте его дети. Дочь поехала к нему. Они… Нет, нет, он найдет Асланбека, он помешает, он все расскажет… Успеть бы… Брат и сестра… Его дети, в них одна кровь… Его кровь. Как хорошо, что он узнал его адрес. Полевая почта… Найдет.

В безумной ярости Джамбот ударил жену кулаком в открытое лицо. Но Разенка не застонала, только выкрикнула:

— Бей! Еще…

С улицы позвали:

— О Джамбот!

Разжались руки Разенки, и он выругался:

— Подожди, сука, вернусь.

На улице толпились аульцы.

— Да сохранит вас всех бог! — пожелал Дзаге.

Ждали бригадира и представителя военкомата.

— Увидите наших, передайте приветы, — произнес Муртуз.

Пришли Тасо и лейтенант.

На следующее утро хватились Дунетхан. Не было ее на проводах аульцев в армию, не дымит очаг, скотина осталась во дворе…

Заглянула в дом соседка: никого. Подняла тревогу, голосила, пока не сбежались люди. В ауле сбились с ног в поисках Дунетхан. Искали в горах, рискуя жизнью, спускались в пропасть, спрашивали в других аулах, но так и не удалось узнать что-либо о ней. Пропала и все!

Вернувшись с передовой, генерал-майор Хетагуров озабоченно ходил по просторной избе, потирая озябшие руки. Два красноармейца всю ночь топили печь, и все же из полутемных углов тянуло сыростью. Нездоровилось, разболелась голова. Со вчерашнего вечера чувствовал недомогание, вялость, то бросало в жар, то знобило. Пожалел, что не послал сразу за врачом, а теперь, пожалуй, пилюли не помогут, а на ногах надо держаться.