Екатерина Михеева - Трудная любовь

Через несколько минут папа появился в дверях, оглушительно хохоча.

— Вот это фокус! Ты только полюбуйся, — он с веселым недоумением разглядывал свои длинные в темных курчавых волосках ноги, вылезшие из-под брюк почти до колен.

Мама схватилась за голову и медленно села на стул, который стоял возле нее. Она в упор, поглядела на Саньку и сразу, как всегда, все узнала по его круглым испуганным глазам.

— Ну что мне делать с негодным мальчишкой?! — всплеснула она руками. — И в кого ты уродился такой настойчивый?

— В тебя-я! — басом заревел Санька, не спуская глаз с ее лица, потому что он тоже умел отгадывать мамино настроение по ее глазам. Лицо у мамы было совсем странное, точно она не знала, что ей делать — засмеяться или заплакать.

— Папа ж тогда мне штаны подарил, теперь… — захлебываясь слезами, объяснил Санька. — Я сам их шил, чтоб к самостоятельности приучаться.

В маминых глазах запрыгали веселые искорки, губы дернулись и, поджав живот руками, она прыснула, как девочка.

— Ох, не могу, не могу! — повторяла она и, взглядывая на папу, снова смеялась. От смеха из ее зеленых, как у Саньки, глаз побежали слезы.

Папа стоял перед ней худой и длинный, похожий на складной метр, что лежал в его письменном столе, и все разглядывал свои голые ноги, будто никогда их не видел.

Саньке стало тоже смешно. Уж очень потешным казался папа в коротких брюках, у которых одна штанина была длиннее другой и свисала неровными зубцами, словно ее рвали собаки.

— Н-да… — наконец, протянул папа. — Железный характер, ничего не скажешь. — Он подмигнул маме веселым карим глазом. — Я совсем и забыл, что подарил Сашке эти штаны. Ты, пожалуйста, перешей их ему. А то действительно некрасиво получается. Все ребята будут в длинных, а он в коротких. Даже перед школой неудобно, Надюша.

Обрадованный внезапной поддержкой, Санька бросился к матери.

— Я сразу все хотел сказать и забыл. Я не хочу, чтоб у меня был железный характер. Сшей мне брюки, как у папы, и я буду весь в него!

Мама посадила Саньку к себе на колени и поцеловала в заплаканные глаза, а папа потряс его за «фамильную гордость» и внушительно предупредил:

— Чтоб больше я не видел такой самостоятельности, иначе выдеру, ясно?

— Ясно! — отозвался Санька и опять разревелся, уткнувшись маме в плечо.

Над станицей день и ночь стояли клубы пыли. В ней, точно выкупанное в крови, пылало над степью солнце. И не было спасения от дымного изнуряющего зноя. Фронт близился с каждым днем. Через станицу вот уже третий день отступали к Сталинграду советские части.

Длинные вереницы колхозных телег, утопая в едкой рыжей пыли, потянулись на восток.

— Поедемте с нами, батя, — уговаривала старого колхозного садовода сноха. — Немцы ж не сегодня-завтра придут. Как же вы один будете?

— Тут родился, тут и умру, если что, — упрямо твердил старик.

Долго стоял за околицей Федор Кузьмич, провожая подслеповатым старческим взглядом подводы односельчан. А когда последняя из них скрылась за пыльной завесой в степи, он смахнул одинокую слезу и заковылял в другой конец обезлюдевшего села, где помещалась колхозная плодово-опытная станция.

Весь остаток вечера он просидел на срубе колодца возле молодой курчавой яблони, каждая ветка которой будила воспоминания давно минувших дней.

В детстве мечтал Федюшка Костров вырастить такое дерево, «чтоб, кто его плодов отведал, сразу бы помолодел».

— Бабань, а взаправду есть молодильные яблоки? — донимал он бабку, единственно близкого и родного ему человека во всем белом свете. — Расскажи еще сказку, бабань…

— Есть, соколик. Есть. Войдешь в лета, сам узнаешь, — шамкала она и, перекрестив растянутый зевотой беззубый рот, заводила нараспев: — В некотором царствии, в некотором государствии жил был царь…

И как только бабка в сказке доходила до «яблони с молодильными яблоками», он обрывал ее, говорил:

— Подрасту маленько, бабань, — выращу тебе такое дерево, сразу помолодеешь.

Но не дождалась бабка «молодильных яблок», вскоре умерла, а мальчонку, видя его пристрастие к садоводству, взял в работники богатый станичный садовод. До тридцати лет батрачил Федор Костров. Избу поставил, свой небольшой сад заложил, женился. А через три года в Ильин день пожар полстаницы слизал, и опять пошел Федор горе мыкать, только теперь уж сам четвертый.

Потом революция, гражданская война, первые тяжелые годы Советской власти. И лишь в тридцатом году осуществилась мечта Федора Кузьмича. Он вместе с односельчанами заложил сад на новой, колхозной земле. Что не под силу было одному, вытянули миром. За год до войны колхоз получил серебряную медаль на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке за выведение новых сортов яблонь.