Екатерина Михеева - Трудная любовь

— Хорошие вы люди, Тихон Саввич. — Агроном с признательностью сжал широкую мозолистую ладонь Карпова. — Извините, я ведь пошутил о жене.

— Я знаю, что пошутил. Только шутки-то плохие, — заворчал старик и, кряхтя, поднялся с сенника. — Заговорился я с тобой. Завтра, небось, вставать чуть свет. — Тихонько постукивая деревяшками, он направился к двери.

За ним ползла его короткая, безногая тень. Дверь снова чуть скрипнула и осталась приотворенной.

В ее желтом просвете хорошо была видна чистая светлая кухня, где все еще суетилась Христина Кондратьевна. Высокая, сухощавая и по-молодому прямая, она ходила по избе легко, бесшумно.

«Вот так же и в лесу, как в избе своей, хозяйничает она», — душевно улыбнулся Серебряков, наблюдая, как над столом проворно мелькают ее темные жилистые руки. Жидкие седеющие волосы лесничихи прикрывал платок необыкновенной белизны, еще более оттенявший спокойную строгость ее простого русского лица.

Против жены на широкой скамье сидел Тихон Саввич и, посасывая неизменную цигарку, перетирал тарелки.

Вскоре свет в кухне потух. В сенях, где спали старики, что-то громыхнуло и стихло. Серебряков повернулся на другой бок и тоже попытался заснуть. Но в ушах его продолжал звучать ровный, спокойный голос Тихона Саввича.

Санька пришел из школы в деловито-приподнятом настроении. Он степенно положил сумку на место, переоделся и, посмотрев на маму, серьезно сказал:

— Мне к вистивалю нужны длинные брюки, как у папы. Всем мальчикам велели сшить голубые рубашки и светлые брюки.

— Во-первых, не вистиваль, а фестиваль. Во-вторых, — сказала мама, накладывая кашу в тарелку, — мойся и ешь, уж так все давно остыло.

— А штаны? — не унимался Санька. — Сусанна Кирилловна всем велела.

— Я сама узнаю. Ты вечно путаешь. Кому только в голову пришла такая нелепая мысль: прятать летом детское тело? — опросила она себя и заспешила в кухню, потому что там что-то зашипело на плите.

Санька насторожился. Мамины слова не предвещали ничего хорошего. Тряхнув лобастой головой, Санька уставился на свои обветренные и исцарапанные котом Васькой руки, перевел взгляд на ободранное колено, где присохла большая коричневая болячка, и опять тряхнул головой, словно бодался. Он не мог согласиться с мамой — в его детском теле совершенно не было ничего хорошего. Но чтоб переспорить ее, надо было съесть, по уверению папы, пуд соли. Санька как-то попробовал съесть только одну чайную ложку, и ему сразу стало плохо. А тут целый пуд, в нем, наверное, добрых сто ложек!

Санька не стал спорить с мамой еще и потому, что у нее был железный характер. Так все говорили: и папа, и бабушка, и соседи.

Однажды, когда Санька был совсем маленьким, он спросил папу:

— Где помещаются у мамы железки?

— Какие железки? — не понял сначала папа, а потом громко рассмеялся и объяснил, что никаких железок у мамы нет, а железным называют ее характер за его твердость и настойчивость. Мамину настойчивость Санька испытывал на себе каждый день, и сейчас ему лучше было молчать.

Санька насупился. На переносье у него появилась точно такая же складочка, как у мамы. Он вечером поговорит обо всем еще с папой.

Но, конечно, из такого разговора ничто не вышло. Папа был всегда и во всем заодно с мамой.

Он посмотрел на маму, которая штопала носки, и беспомощно развел длинными руками.

— В таких делах, Сашок, я ничего не смыслю. Договаривайся с мамой. В жару я и сам не прочь поносить короткие штаны, а ты же маленький, тем более!

«Как постель убирать или картошку чистить — большой, а брюки — так маленький, — про себя обиделся Санька и сморщил от досады свой короткий курносый нос. — Ведь не сам он все выдумал».

— Не порть «фамильной гордости», — папа повалил Саньку на диван и защекотал, приговаривая: — Таких носов нет ни у кого, кроме нас с тобой. А длинные брюки — сущая глупость в твоем возрасте.

Санька зло отбивался руками и ногами. Он не находил в этой истории ничего забавного. Вырвавшись, он убежал в сад и не слыхал, как папа пробовал заступиться за него.

— Послушай, Надя, может быть, действительно надо такие брюки, а?

— Глупости, — отрезала мама. — Нечего поважать ребенка с малых лет. Он потом у тебя луну запросит. Они ему совсем не нужны летом, а на один раз у нас нет лишних денег.

Санька сидел в саду под яблоней, которая совсем недавно покрылась маленькими глянцевитыми листочками, и вытирал кулаком упрямые слезы. Вообще, вероятно, ни у кого из ребят не было таких безжалостных родителей, как у него. Он даже завидовал соседу Леньке Кудрявцеву, которому доставалось по очереди то от папы, то от мамы. Но если его мама накажет, папа пожалеет и денег в придачу даст на конфеты, если папа за вихры оттаскает, мама пожалеет и все Леньке разрешит.