Валентин Ерашов - Семьдесят девятый элемент

— Временно, — подтверждает Локтионов. — Знаешь, что на производстве постоянно? Не знаешь?. Вот они самые — временные трудности. Ну, вы извините, товарищ корреспондент, перекур закончился. Если потолковать — вам вот Вася все растолкует, как есть. Он у нас мастер разговоры разговаривать.

Поднимаемся «на-гора». Солнце ослепительно, и жара словно еще увеличилась, пока мы были под землей.

— Ну и парняга, — говорит Козлов. — Лихой мужик. Сам рассказывал: прошлый год в отпуск поехал, в центр. Самолетом. Денег — мешок! Говорит: для меня самолетом лететь — что другому на трамвае две остановки проехать за три копейки. А в городе такси нанял. Сам идет пешачка́ по тротуару, а такси рядом ползет. Условие шоферу поставил — на шаг не отставать. Шиканул! Но и работает — ух, и работает... Вот, к примеру...

Он умолкает, говорит торопко:

— Извините. Дмитрий Ильич подъехал.

Бежит навстречу — словно катится по утоптанной тропинке.

Перелыгин, кажется, не сразу меня узнает в шахтерской робе. Узнав, едва заметно усмехается.

Входим в конторку, Перелыгин говорит:

— Докладывай. Сколько за прошлые сутки?

— Шесть с половиной, Дмитрий Ильич, — докладывает Козлов, он ждет, когда Перелыгин похвалит, Перелыгин говорит сдержанно:

— Подходяще. На компрессорную не жалуешься?

— Нет, Дмитрий Ильич.

— Хорошо. Сапоги получил?

— Восемь пар.

— Все отдашь проходчикам. Понял? Чтоб никому больше. Ни единой пары. Что еще у тебя?

— Сазонкин был. Шахту прикрыть грозится, Дмитрий Ильич. Изоляция провода плохая.

— Сазонкин — болтун, — говорит Перелыгин спокойно. — Изоляцию почему не исправишь? Чем электрик занимается?

— Его Сазонкин от работы отстранил, — жалуется Козлов. — Перчаток нет резиновых и...

— И ковриков, — Перелыгин хочет матюгнуться, но сдерживается. — Слышу. Третий день слышу про эти коврики. Завтра будут. Ясно?

— Так точно, — торопливо соглашается Козлов. — И я говорю всем ребятам — завтра.

— Локтионов на смене? — спрашивает Перелыгин, словно не расслышав бормотания Василия Прохоровича. — На смене. Позови на минутку. Новость ему скажу.

Козлов смотрит отчего-то обеспокоенно.

— Да не трепещи, — говорит Перелыгин, усмехаясь. — Квартиру ему выделяю. Две комнаты. Работник ценный. Надо ублажать.

Он доволен собой и поясняет мне:

— С квартирами туго. Но Локтионову дам. Чтоб не вздумал навострить лыжи. Мне без него — труба. Иди, Козлов, зови.

Василий Прохорович уходит, и Перелыгин говорит:

— Я за эту локтионовскую бригаду бился — до ЦК республики дошел. Мужики, я вам скажу, таких по всей стране поискать. Два года с шахтой маялись, а они за три месяца и ствол отбили, и горизонт прошли — как метро, видели?

— Видел, — говорю я.

— Красивый горизонт, — говорит Перелыгин, я соглашаюсь. Может, и в самом деле красиво, не мне судить.

— А Локтионов дороже золота мне, — говорит Перелыгин. Я понимаю: человек этот ему приятен, и Перелыгину хочется сказать о нем доброе. Должно быть, говорит Перелыгин, и не без умысла, чтобы я не забыл написать о Локтионове.

— Товарищ начальник, — произносит тихий и странный голос. Мы оборачиваемся. Это — Козлов. У него прыгает верхнее веко. И круглый, пуговкой нос заострился, я почему-то прежде всего вижу этот нос, он кажется огромным.

— Товарищ начальник, — говорит Козлов, — Локтионова током убило. Сейчас.

Отлетает в сторону, отброшенный рукой Перелыгина.

На мне — плисовые узкие штаны цвета неопределенного, можно посчитать и зеленым, и белым, и желтым, в зависимости от фантазии, настроения и освещения. Непромокаемая куртка с множеством карманов повсюду, где можно прилепить, — придумали наконец геологам удобную спецовку. И еще пришит капюшон, откинутый сейчас назад. Я обут в расшлепанные кирзовые сапоги, они сидят на ноге удобно и просторно, в самый раз.

Сбоку раскачивается полевая сумка — отличная сумка из лакированной старостью кожи. На поясном ремне — каждый в специальном чехле — охотничий нож, превосходнейший нож, высшая марка стали, цена восемь рублей, «продается по предъявлении охотничьего билета», и геологический компас, последний образец, с угломером и уровнем, не пластмассовый, а металлический, — словом, замечательный компас, заводской номер 216.

Иду, посвистывая, по веселой земле, Она помалкивает и прислушивается.

Веселая земля, если бы окинуть ее взором всю в целом, оказалась бы кругла, голуба и благоустроенна.