Валентин Ерашов - Семьдесят девятый элемент

— Понимаете, в чем соль. Есть такая отрасль в геологии — петрография. Наука о горных породах. Изучает их минералогический и химический состав, структуру и текстуру. И еще классификацию, условия залегания, закономерности распространения в земной коре и на поверхности. Так вот эта самая петрография в свою очередь делится на три раздела. Литология — один из них. Литология — это петрография осадочных пород. То есть таких, что образовались в результате накопления продуктов разрушения всех горных пород и остатков организмов. Вам не скучно?

— Нет.

— Я говорю, чтоб остальное было понятно. Так вот мы — литологи. Изучаем здесь эти самые осадочные породы. Составляем подробную карту района месторождения. Порядок был такой: лето — в поле, зимой — камералить в город. А сейчас вышел верховный указ: камералить здесь, на месте.

— Неправильно? — спрашиваю я.

Он молчит — раздумывает, что ответить.

— Правильно, — говорит он решительно. — Конечно. Здесь, на месте, всегда можно уточнить детали. Кроме того, если зима выдастся бесснежная, — продолжить полевые работы. Сократить сроки.

Улыбается — широко, доверчиво.

— Но, сами понимаете, кому ж охота круглый год торчать здесь. Город есть город.

Сгоняет улыбку.

— А в общем, правильно, — говорит он, будто убеждая меня. — В интересах производства.

Это звучит слегка фальшиво. Залужный, наверное, сам чувствует и обрывает разговор.

— Извините, — говорит он, — заболтался. Пойду в свою родную канаву. А вам советую забраться наверх. Оттуда все месторождение как на ладошке. Красиво, между прочим. Заходите к нам вечерком. Угостим фирменным блюдом — голубцы из джейранины.

— Спасибо, — говорю я.

Иду напрямик в сторону, указанную Залужным. Что-то нарочитое было в последних его фразах, и нарочитость эта иного свойства, нежели у Батыева. Тот демонстрировал размашистость, этот, напротив, — сдержанность. Впрочем, люди всегда немножко рисуются при посторонних, за это их не следует осуждать.

Перепрыгиваю канаву за канавой, глотаю пыль, загребаю ее носками ботинок, они порыжели, оттого кажутся пудовыми. Но вот пыли делается все меньше и меньше, почва — порода, говорят здесь, — твердеет под ногами, подошвы соскальзывают. Валяются белые камни — крупные, мелкие, всякие. Кажется, это кварц. А может, и нет, я ведь не знаток.

Какая-то машина торчит на самом верху, я направляюсь к ней. Она немного похожа на шагающий экскаватор, только значительно меньше.

Ветер свистит поверху, он здесь чист и прохладен, непрерывен и жёсток. Возвышенность, в общем, невелика, но равнина отсюда просматривается далеко.

Стою на самой верхотуре и гляжу окрест.

Кажется, будто смотришь с самолета. Словно висишь в воздухе — и под ногами нет ничего. Чудится: взмахни руками — и полетишь. И хочется полететь.

Наверное, это оттого, что равнина беспредельна. Видно далеко-далеко и очень отчетливо: синие горы, рыжая степь, полоски дорог, резкие черточки канав.

А ближе ко мне — вышки. Это — буровые, объяснили вчера, они заметны и из поселка. Две — посолиднее, помассивнее, от них в сторону отходят крытые галереи. Там и тут взметываются невысокие взрывы, и слышно погромыхивание железных листов. Незнакомые машины раскиданы как попало. Хвостатые грузовики снуют во всех направлениях. Людей не видать отсюда, они — в кабинах, канавах, в шурфах, но каждый метр здесь одухотворен присутствием человека, и пустыня живет, ее здесь нельзя даже назвать пустыней.

На плечо опускается рука. Я не слышал сквозь ветер, как подошли сзади.

Оборачиваюсь. Рука сползает с плеча.

— Извиняюсь. Вы кто будете?

Маленькие глаза смотрят настороженно. Нос пуговкой приютился меж пухлых щек, похожих на мальчишеские. Глаза стараются быть строгими, это им не очень удается. И голос звучит скорее застенчиво, чем повелительно. И весь человек — ласковый и уютный какой-то: в ладных сапожках, в кепочке клинышками, в полосатом пиджачке. Будто подросток, притворяющийся взрослым.

Называю себя.

— Документик можно?

Удостоверение мое изучено досконально. Курносый расплывается в улыбке, глаза на мгновение совсем исчезают, а голос делается окончательно ласковым, без попыток к несвойственной ему придирчивости.

Новый знакомый — Козлов, Василий Прохорович. Начальник шахты. Кажется, это про него мне говорил Батыев.

И ему, как Залужному, хочется непременно разъяснить мне что-то. Мои знания возрастают прямо-таки катастрофически. Вот, например, похожая на экскаватор машина — перфорационно-долбежная установка. А вышки посолиднее прочих — две шахты, первая и вторая. На первой начальником именно Василий Прохорович Козлов, готовый с полной радостью ознакомить товарища корреспондента со всем процессом.