— Сперва загляните на шахту, — советует Батыев. — С Козловым, начальником шахты, познакомьтесь. С Локтионовым, бригадиром проходчиков. У него не все — горлопаны, как этот... Работают что надо. Выручают нас.
И тут он слегка рисуется: памятью на лица, фамилии, осведомленностью в производственных делах.
— Спасибо, — говорю я. — Пойду.
— Вечером встретимся, — говорит Батыев. — Несколько дней пробуду. Не задерживайтесь к ужину. Будем джейрана доедать. Получше этого бжалавского гуляша... Прохиндей, — повторяет он, мрачнея опять немного картинно.
Перелыгин. Начало нового дня, полного событий
Еще в коридоре я слышу голос Батыева, доносящийся сквозь тонкую переборку. Слов не разобрать, но ясно: управляющий разговаривает на повышенных тонах. Мне почему-то неприятно, что Батыев разоряется не где-нибудь, а в моем кабинете. Ускоряю шаги, распахиваю дверь.
Батыев восседает за моим столом, как за своим собственным. Поигрывает моим карандашом. Киваю. Батыев кивает мне. Он и не думает освободить место. Он продолжает разговор. Собеседник — Наговицын. Чуть кренясь набок, он стоит у входа — тишайший Наговицын. Когда он покалечил ногу и получил пенсию по инвалидности, я разрешил ему остаться в экспедиции. На странной для мужчины должности секретаря-машинистки. Переписка невелика, больше общаемся по радио. Основные обязанности Наговицына — сидеть в приемной, отвечать на звонки, носить мне бумаги на подпись. Наговицын вдов, одинок, ехать ему некуда. Просился, чтобы оставили здесь. Я согласился и заполучил работника добросовестнейшего и точнейшего, бессловесного и покорного.
— Повторяю: через пять минут приказ должен быть готов для подписи. Принесете начальнику экспедиции, — раздельно и веско произносит Батыев. Судя по интонации да еще по слову «повторяю», он говорит это уже не в первый раз.
Наговицын смотрит прямо ему в лицо — странно смотрит, обычно Наговицын опускает глаза, когда к нему обращаются. Наговицын переводит взгляд на меня, ищет не то сочувствия, не то поддержки, не находит их, — я ведь не в курсе дела, — и тогда вдруг отвечает Батыеву — тоже раздельно и увесисто, как равный, нет, как старший подчиненному:
— Я вас, Хабиб Муратович, сейчас не только не слышу. Я вас и не вижу. Пусть пишет приказ кто угодно. А я не стану.
Наговицын поворачивается, выходит, волоча ногу.
Я его не останавливаю. Надо же разобраться, в чем дело.
Батыева того и гляди разорвет в клочья от бешенства. Но Батыев — старый руководящий кадр, он умеет владеть собой.
Несколькими точными словами рассказывает о «кефирном бунте» в столовке. О том, как велел Наговицыну заготовить приказ об увольнении Чистякова. И как Наговицын отказался наотрез.
Странно — Батыев смотрит на меня почти так же, как смотрел только что Наговицын: словно ища сочувствия и поддержки.
— Правильно, — говорю я. — Наговицын поступил правильно. Чистяков — лучший проходчик. Набузотерил? Надо вломить. Но не увольнять. Иначе пропадем. Шахта — самое узкое место, ты знаешь. И вообще, — добавляю не без удовольствия, — приказы по личному составу издаю я.
Батыева раздирает в клочья от бешенства. Он сдерживается. И правильно делает, что сдерживается.
— И Бжалава твой — прохвост, — говорит он. — Жулик. Гнать таких поганой метлой.
Между прочим, всегда неприятно слышать, как Батыев обращается ко мне на «ты». Дело не в разнице возрастов, не так уж и велика разница, и сам я зову подобным образом почти всех. А вот слышать такое обрашение от Батыева — неприятно.
— Вот что, — говорю я. — Да будет тебе известно. Бжалава — майор запаса. Получает пенсию. Ни единой копейки себе не возьмет. Второй год работает. Не просит квартиру. Ютится в конурке. Безотказный. Может недели не спать, если надо. И нечего с ходу кидаться оргвыводами, надо сперва узнать, что за человек. И Чистяков в том числе.
Я отчитываю Батыева, как мальчишку. Я плевал на его начальственный гнев. С такими, как он, только так и следует вести себя, иначе сядут на шею и примутся ездить по замкнутому кругу.
Что касается Бжалавы, я умалчиваю еще об одном — весьма существенном для меня — обстоятельстве: Бжалава то и дело выручает экспедицию, когда в кассе нет денег, а это случается часто. Дает из буфетной выручки.
Нарушение финансовой дисциплины, конечно. Но пусть покажут мне хозяйственника, ни разу не нарушившего эту самую дисциплину. Что мне остается, когда в кассе нет ни копейки, а надо выдавать кому-то ссуды, кому-то расчет, кому-то командировочные...
Читать дальше