Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Егор первые дни гордился, что его берут в армию. Правда, на душе у него было тревожно перед неизвестным, но всеобщее внимание, которое проявляли к нему односельчане, успокаивало. А вчерашняя шутка с Наташей запомнилась — увеличила жалость к деревне.

Сегодня Егор проснулся рано. Проснулся как-то сразу, открыл глаза, сна вроде и не было. В дальнем конце деревни пастух дудел в рожок. С востока светлел фиалковый горизонт. Ночная темнота поредела, а густая полоса тумана, висевшая над рекой, пала на луг и окрестные огороды белой изморозью.

«День-то будет какой!..» — отметил Егор, но вставать не стал. Ему было приятно лежать и слушать, как просыпается деревня. И он пролежал до полного рассвета. С восходом солнца затихли все звуки на деревенской улице. Колхозники разошлись по своим работам, и звуки ушли за ними. Только звенела одна кузница, да и то не с ритмичным задором, а сбивчиво и тоскливо.

Егор вслушался в звон наковальни. Его потянуло в кузницу:

«Пойду к Андреяну Михайловичу, подбодрю старика. По звону понятно, что он не в духе. Сегодня, наверно, прогонит Веньку».

Егор собрался, оделся, как на праздник. Белую рубашку, пестрый галстук, и, сорвав под окном гвоздику, приколол к карману на грудь.

— Куда это ты? — поинтересовалась мать.

— В кузницу.

Мать улыбнулась, думая, что Ёрка, как всегда, шутит.

Дверь в кузне была открыта, Егор вошел незаметно.

Венька стоял к нему спиной, раздвинув крепкие ноги, держа в мускулистых руках «понедельник» — восьмикилограммовый молот. Спина у него лоснилась от пота, крапинки сажи по ней раскисли, превратились в черные кляксы.

«Нелегко ему стоять с «понедельником». Андреян даже не подскажет, чтобы Венька опустил молот. Примирить бы их до отъезда». Он постоял и незамеченный вышел.

Дома у Веньки никого не было. Ржавый замок чернел на белых досках недавно сделанной двери.

«Как же войти в дом?» Он подумал, что замок придется открыть гвоздем, и только дотронулся, как дужка отошла сама. Егор очутился в доме. Все стены горницы, в которой жил Венька, были увешаны картинами. Егор нашел нужную и, прежде чем снять ее, стал рассматривать. В синеватой мгле кузницы ярко горел горн. Андреян Михайлович с озаренным пламенем лицом большими клещами держал раскаленное железо. Он как бы думал: — «Что бы из него сделать?» Сам Егор с засученными рукавами нагнулся, чтобы взять молот.

Когда Венька пришел к Егору и сказал, что хочет рисовать кузницу, Егор рассмеялся:

— Чудак ты, малый! Вечно молчишь, вечно что-то выискиваешь. Тебе что, больше нечего рисовать? Рисовал же до этого лес и старую мельницу, продолжай в том же духе. Кузница — дело техническое. Вид пейзажный у нас отсутствует. Андреян Михайлович, если узнает, и меня и тебя в горне сожжет.

Но Венька был настойчив.

В селе знали, что Венька рисует. А вот картин его никто не видел. Свои труды он вывешивал в горнице, но в горницу, кроме матери, никто не входил.

— Показал бы, что ли? — приставал кто-нибудь из встречных односельчан, когда Венька возвращался откуда-нибудь с очередным рисунком.

— Нечего показывать! — сердито укрощал любопытного Венька.

За это в селе недолюбливали подростка, считали его малым со странностью, вот почему Андреян никак не хотел, чтобы вместо Егора, которого любило все село, работал с ним Венька-молчун.

Говорили, что и отец у Веньки любил строгать и резать из дерева всякие безделушки.

— Ер, ты проведи меня в кузницу, — настаивал Венька. — Ты только откроешь, когда Андреян уйдет на обед, и все. Я взберусь на чердак, он меня не заметит. Он же не смотрит вверх, а оттуда все хорошо видно.

— Ну, ладно! — согласился Егор.

За работой он забыл о Венькином присутствии. Только перед вечером, закрывая кузницу, вспомнил.

Венька уже окончил картину. Через окно чердака наблюдал закат солнца. А солнце в этот вечер было огромно. Оно сползало по темно-синему небу к далекому горизонту, и густая синева горизонта светлела, наливаясь малиново-желтым светом.

Венька сидел как истукан, уставясь на закат прищуренными глазами. Наверное, запоминал краски.

Егор посмотрел на картину, что сохла у окна, и ахнул. Андреян Михайлович да и сам он были как живые. Только окружающие предметы, тени и свет казались сказочными.

— Вень, — позвал Егор, но Венька не оглянулся. — Ты что, оглох?

— Андреян ушел? — спросил тот.

— Ушел. Картину ты лихо нарисовал! Только вот чуточку приврал, а так точно и дядя Андреян, и я...