Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Усатый услышал:

— Увозим, иначе зачем же мы приезжали, — он громко отхлебнул. — Двести километров ехать зазря — большой расход.

Федор сидел молча, опустив вниз глаза, как будто увозили не Тамару, а его. Причиной робкого поведения были, очевидно, крашеные брови и ресницы.

Кончив чаепитие, они встали, дружно, как по команде, сказали «до свидания», отец взял чемодан Тамары, и подались.

Девчата пошли проводить подругу. За общежитием стоял знакомый «ЗИЛ». Отец полез в кузов, а мать и Тамара сели в кабину.

— Сима, сдай, пожалуйста, постель коменданту, — попросила Тамара. Голос у нее как будто дрогнул, и Сима поспешила успокоить подругу:

— Тамар, а ты решительная. Молодец, что не растерялась. — Она шептала эти слова на ухо подруге, а сама чуть было не расплакалась. Грузовик уехал, и девчата стали ждать от нее письма.

Через полмесяца Тамара прислала заказным письмом заявление на расчет и короткую записку, в которой сообщала, что они с Федей расписались. В этот же день состоялась очередная «жеребьевка», опять девчата тянули бумажки, чтобы получить право на счастливую койку. Сима попыталась и на этот раз отказаться от участия. На нее так все зашумели, словно богомольные старухи на отступницу. Симе ничего не оставалось делать, как опустить руку за бумажкой в чайник. Жребий достался ей, подруги кинулись поздравлять и поздравляли так, словно она уже была в свадебном платье.

Галя с невероятным проворством перетащила ее вещи и постель на счастливую койку к окну. В этот же день она привела в комнату с согласия коменданта новую девушку. После слуха о том, что Тамара вышла замуж, не одна девчонка общежития изъявила желание поселиться в девятой комнате, поэтому Галя проявила инициативу и взяла свою подругу. С того дня как Сима заняла счастливую койку, все девчата девятой комнаты стали относиться к Симе со вниманием. Если раньше она уступала девчатам лучшие свои платья, то сейчас одевали ее во все лучшее, давали советы, как она должна вести себя с парнями.

— Сим, ты не молчи, больше разговаривай. Расскажи, например, о работе, о своем заработке...

Сима чувствовала, что и на работе к ней относятся по-другому, ведь раньше пользовались ее безотказностью. А сейчас в праздничные дни она отдыхала.

Осень выдалась ненастная. Целыми днями шли дожди или стояли густые серые туманы. Девчата почти все проводили свой досуг в красном уголке общежития. Сима ловила на себе необычные взгляды подруг.

— Ну, как ваша невеста? — услышала она разговор между Галиной и девчатами из соседней восьмой комнаты. — Жених не объявился?.. Ой, смотри, Галка, останешься девкой из-за нее!

— И на сухую веточку птичка садится, — ответила Галя девчатам. — Всему свое время...

Сима, чтобы ее не заметили, выскользнула в коридор. Она прошла в свою комнату, села на койку, уставилась в окно.

Начинало вечереть, но было видно, как с пожелтевших листьев кустарника скатывались капли дождя, как какой-то парень усердно вытирал резиновые сапоги о мокрый бурьян. «Наверно, к кому-нибудь на свидание пожаловал. И в такую погоду не терпится». Парень кого-то напоминал, и Сима стала думать, кого? А так как у нее было немного знакомых, Сима скоро определила, на кого похож парень. Такие же прямые плечи и короткая шея у Петьки Колышева, с которым она танцевала на выпускном вечере после получения аттестата. Давно ли это было...

Она открыла ящик тумбочки, порывшись в бумагах, нашла единственное письмо от солдата Колышева. Петр служил на Севере и, когда ехал из отпуска в часть, опустил письмо. «Сима, черт возьми, руби канаты! — Так начиналось письмо Петра Колышева. — Если бы я знал, когда ехал в отпуск, что ты рядом! Обязательно заехал бы. Я на вашей станции двадцать три часа загорал. Пересадку делал, поезда ждал, а к тебе рукой подать!..» Сима долго думала над фразой «руби канаты!». Что бы это значило?.. Она еще тогда хотела спросить об этом Колышева, но ответ сразу не написала, а потом, со временем неудобно как-то было. А если я ему сейчас напишу... служит ли он еще?

Петр Колышев вспоминался ей таким, каким она видела его на выпускном вечере: в коричневом, с полукруглыми лацканами и полами, мешковато сидевшем на нем пиджаке, клетчатой рубашке, воротник которой торчал из-под пиджака хомутом, светло-серых узких брюках.

Вид у Петра не соответствовал праздничному и веселому настроению вечера. Все ребята были одеты красиво, со вкусом, а он вроде нарочно вырядился. Даже его прямые плечи так выпирали, словно под пиджак подложили дощечки. Все его избегали, и Колышев, обидевшись, стоял спиной к залу и глядел в темное окно.