Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Новой... жалко, — говорит Олег, поглядывая на председателя.

Федор идет на мост, внимательно осматривает его, топает несколько раз ногой, как бы убедившись в прочности, обращается к Сашуле-председателю:

— В войну помню, как танка перемахнула, и ничего. Давай, Олег, чо труса играть?

— Давай, — шевельнулся под шляпой подбородок. — Хведор знат!

— Гони... А хошь, езжай к броду, — вмешивается в разговор председатель. Жест его и голос нерешительны.

— Темнеет. Пока докачу к броду, смеркнется, да там и завязнуть можно... Чуть в сторону ил...

— Гони...

Председатель идет на середину моста. Олег бредет к трактору. Остальные с любопытством ждут. Мотор заводится сразу. Трактор вздрагивает и катится по мосту.

Олег привстал над сиденьем, открыл дверцу кабины, приготовился в любую минуту выпрыгнуть. Круглое лицо его покраснело, а глаза расширились от напряжения.

— Осторожней! Ехать по чуть-чуть, — советует Сашуля-председатель.

— Гони галопом! — кричит Федор.

— Уходи с мосту!..— Олег переключает скорость, добавляет газу. Выражение лица меняется, оно становится решительным. Трактор сразу срывается с места и проносится мимо отбежавшего в сторону председателя. С моста в реку сыплется рыжая труха и земля.

— Вишь, — обращается Федор к своему напарнику, — а в войну танка еще швыдше перемахнула. Ен еще крепок, постоит, мост этот.

Утром Федор, прихрамывая, идет в конец деревни.

Ночью выпала хорошая роса. Пыльная дорога темна от влаги, на ней остаются четкие следы пастуха и полоса, похожая на след змеи, от кнута, который тащится за Федором.

Заря выдалась прохладная. Конец июня пахнет сеном, укропом и молодыми свежими огурцами. Дышится глубоко, свободно.

Пастух подходит к огромному, похожему на круглый стол пню, сметает с него травой птичий помет, садится.

Отдохнув, Федор вытаскивает из-за пазухи рожок, вытирает его со всех сторон и начинает играть.

Мягкие, как звон родника, звуки не нарушают утренней тишины. Они вплетаются в общую гармонию раннего летнего утра, сливаются с щебетанием ласточек, хлопотливо снующих у самой земли, с криком петухов и хриплым карком проснувшихся грачей.

Федор несколько минут играет на рожке, по его выражению, для своей души. Но вот он замолкает, вытирает рожок опять об рукав и заводит новую мелодию.

Звуки рожка усиливаются, дрожат на высоких нотах, и теперь их можно услышать в другом конце деревни.

Из немногочисленных дворов выходят лениво жующие коровы. Со двора их выгоняют хворостинами хозяйки, а дальше они идут сами на звук рожка.

Федор всматривается в приближающееся стадо, проверяя, все ли. Потом щелкает кнутом и идет за деревню вслед за коровами, продолжая играть на рожке.

У скотного двора, расположенного за деревней, стадо увеличивается — вливается колхозный скот, и к Федору подходит другой пастух, в широкополой соломенной шляпе, Кузя Дергач.

— Здравствуй, Хведор! — шевелится его острый подбородок.

— Привет, Козьма. Снедь взята?

— Взята, — отвечает Дергач, показывая грязного цвета мешочек.

В деревне Каменка пастухи общие, они стерегут и свойский и колхозный скот.

В обязанности Кузи входит брать у очередного хозяина снедь и выгонять колхозных коров. Дергач рассеян и часто забывает брать еду, поэтому Федор всегда спрашивает его об этом.

До самого пастбища пастухи идут молча. Изредка кто-нибудь из них стрельнет кнутом и «гаркнет» на отбившуюся корову:

— Ах, чтоб тебе жарких огней!..

— Ноне градусов тридцать плюса будет, — определяет Федор, смахивая со лба рукавом фуфайки пот.

— Все тридцать! — шевелится острый подбородок.

Стадо подошло к самой реке. Остро запахло молоком.

Рои мух столбами повисли над потными, потемневшими спинами животных. Несколько коров, осыпая сухую желтую глину с обрывистого берега, полезли в воду, сбивая с боков хвостами слепней и оводов, и, жадно припав к воде, причмокивая, пьют.

— Аль освежиться? — неопределенно спрашивает Федор, пристально всматриваясь в прозрачную, темнеющую глубиной воду. — Гля-ко! — показывая пальцем в реку, обращается он к Кузе. — Голавь пошел, да крупный какой! Вишь?

Кузьма подходит к берегу и смотрит из-под шляпы, куда показывает Федор.

— Ох, гад! — восклицает он, приподымая шляпу. — Что твои поленья, кило по три будет! Ишь ты-ы! — шипит Кузьма. Теперь хорошо видно его лицо. Белый широкий лоб резко отличается от загорелого до черноты подбородка, круглые желто-серые глаза и большие ноздри вздрагивают. Сейчас лицо Кузьмы напоминает морду белолобого быка.