Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Ну что ты упрямишься? Не могу спокойно жить, когда ты мечешься, страдаешь. А как помогу, если ничего, в сущности, не знаю о твоей беде?

— А что тут, рассказывать? — сбавила тон Шайыр. — Я тебе рассказывала, помнишь? Только имя скрыла. Ну а сегодня сама себя выдала. А ты как был теленком, так им и остался… А простота, Маматай, она хуже воровства.

— Что ты? Что ты? — буквально остолбенел от признания Шайыр Маматай. — Не может быть! Парман!..

— Точно, он самый, — совсем спокойно, даже облегченно подтвердила Шайыр. — Это он затоптал меня в грязь… Мне и папку эту в руки взять было… как жабу скользкую…

Маматай долго молчал, не в силах продолжать разговор, а потом только и спросил:

— А тебя он вспомнил, узнал?..

— Не знаю. Ведь он бесчувственный. Когда я встречаюсь с ним — иду прямо, не сворачивая, не отводя глаз… А он ничего, жирный, равнодушный… Имя и фамилия у меня другие, да и времени сколько утекло с тех пор — двадцать пять лет… Я-то его и через сто лет узнала бы! И его самого и семя его змеиное! Дочь Анару его встречаю каждый день, а ей ни к чему…

— Так как же вы все-таки расстались? — пытался понять их давний разрыв, что-то объяснить, оправдать Маматай.

— И сама не знаю, — горько усмехнулась Шайыр. — Мы с ним встречались каждый день на току под старой горбатой ивой. Казалось, нет силы на свете, что нас могла бы разъединить. Но однажды он не пришел. Шесть месяцев каждый вечер я ходила к иве после этого, а он так больше и не появился…

— Может, была причина? — спросил Маматай, еще больше удивляясь ее прошлому.

— Не думаю. Какая еще может быть здесь причина, разве только смерть? А остальных я не признаю. Знаешь, я ему, Парману, и смерти не желаю, потому что есть третий человек — и он должен узнать правду и рассудить нас… Вот почему порой я даже, как могу, защищаю Пармана.

— А кто он, третий?

Это был вечер вопросов, трогательных в своей наивности. Ведь перед Шайыр сидел, как ей казалось, ребенок, одновременно и добрый и ненамеренно злой, бередящий ее все еще кровоточащую сердечную рану.

— Зачем тебе это, мальчик? — Шайыр закрыла ладонями лицо, стараясь скрыть рыдания. — Совсем ты еще слепой… Ох как трудно с тобой говорить… Третий!.. Конечно, это мой и Пармана сын… А он вырос не таким, каким бы мне хотелось его видеть, любить хотя бы со стороны. Тяжелее всего мне его несчастье, а не мое собственное… его ущемленность…

— А где он сейчас?

— Я, как родила его, пустилась в бегство от отцовской расправы, а он воспитывался у одной старухи, доброй Биби. Она убеждала его с малых лет, что мать его при родах умерла. Но самое страшное не в этом. Он услышал, играя с ребятишками, что появился на свет незаконнорожденным. «Ты — уличный, сураз… Мать тебя в золе, видать, нашла», — слышал он это всех при малейшей размолвке. И он, как и я, когда пришло время, сбежал из кишлака, от Биби… И где теперь он, не знаю…

Шайыр подавленно смотрела на своего гостя, не в силах поднять головы, и тихо продолжала:

— Если бы я сумела донести до его сердца хоть крупицы правды о нем и обо мне, то, поверь, считала бы себя счастливой, но как?..

Поздно вернувшись домой, Маматай тут же сел за свой дневник и долго писал. Дневник учил его сердце терпению и надежде.

Сегодня Маматай в кабинете главного инженера самый ранний посетитель, правда, его чуть-чуть опередил тощий Хакимбай.

Алтынбек Саяков выглядел, как всегда, бодрым и элегантным. Маматай ему почти завидовал: любое дело решает сразу — либо «да», либо «нет». Он не станет тянуть, откладывать на завтра. Уж кем-кем, а размазней главного инженера не назовешь.

— Почему ты, товарищ Саипов, не выполнил моего приказания насчет слесарей для Хакимбая? — в голосе Саякова звучало раздражение, Саяков не любил, когда его распоряжения не доводились до дела.

— У нашего цеха свои планы относительно использования слесарей. Вот об этом я и хочу с вами разговаривать, — громко и непреклонно звучало в селекторе.

— Не нужно, — сухо оборвал Саипова Алтынбек и тут же выключил селектор.

Теперь уже на него напал Хакимбай.

— У каждого дела свои особенности… А у нас — первая автоматическая линия монтируется!.. Дело новое, сложные агрегаты… С этим шутить нельзя, — начал он с места в карьер.

Алтынбек тонко улыбнулся:

— Ну, разумеется, Хакимбай, кроме тебя, в технике разобраться на комбинате некому.

А Хакимбай, не стесняясь в выражениях перед начальством, гнул свое:

— Боюсь, что ты о технике думаешь, как о своем ослике: упадет, а дернешь за хвост, он и пойдет дальше своим ходом.