Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Так что на следующий день Саяков появился на комбинате, как всегда, свежий, подтянутый. И Маматай отметил про себя: «Как с гуся вода…» Но он верил, что придет время, и Саяков ответит за все…

Весна еще на дворе, а солнце уже знойко припекает лопатки. И так приятно смежить ресницы и сквозь них лениво смотреть, как проносятся мимо низины и взгорья, покрытые ласковой, шелковистой зеленью.

Все живое разомлело от полуденного жара: и цветы у медленно протяжно журчащих арыков вдоль дороги, и отары овец, сбившихся в кучки и жующих свою извечную жвачку, и кони положили морды на спины соседей, дремлют, изредка помахивая хвостами.

Кажется, горы тоже нежатся под солнцем, вытянулись на спине, как рыжие львы, подняв к небу свои когтистые лапы и клыки…

Маматаю хорошо. Откинулся назад и наслаждается покоем и движением, любуется открывающейся панорамой, не забывает поглядывать и на Бабюшай, твердо держащую руль «Москвича»…

Конечно, он теперь горожанин, технарь, а здесь посторонний, наездом. Но почему так радостно и тревожно замечать ему сильные, ухоженные всходы хлопчатника?.. Почему так сжимается сердце при виде одинокого всадника с кетменем у седла? Вот и Каип, его отец, когда-то был колхозным мирабом… И мысли Маматая переносятся в родной дом, и он вспоминает недавнее письмо матери, где она осторожно, намеком сообщает о душевном состоянии отца после возвращения из города: «Сын мой, отец твой теперь не тот, интереса не стало, и дом наш сиротским стал… Молчит все Каип. Заметила я: приходит и ложится лицом к земле на почетном месте, вздыхает… Приезжай, Маматай, ради отца, да благословит тебя, сынок, аллах…» Конечно, жизнь родительская заметно пошла на убыль, и тут ничего не исправить Маматаю… А то, что старый Каип переживает, хорошо. Пусть отболит, отпадет плохое!.. Останутся добрые мысли и дела человеческие. Как ни переживает отец, а знает, конечно, что детей они вырастили, до ума довели, значит, жизнь свою оправдали…

— Вот ты и забыл наш уговор, Маматай, ни о работе, ни о чем другом не думать. Что даст нам аллах сегодня, тем и жить будем, — Бабюшай кокетливо скосила глаза в его сторону. — Никаких комбинатов, никакого железа… Воздух, горы и наша любовь!

— Тогда, Букен, спою тебе о любви, согласна?

— Да я только этого и жду, дорогой.

Маматай, прищелкивая пальцами, как будто подыгрывая себе, запел старый, каждому киргизу дорогой мотив, на который он в ранней молодости написал свои накипевшие на сердце слова:

Щеки Бабюшай раскраснелись от радостного смущения. Сияя улыбкой и ямочками, она задорно спросила Маматая:

— Неужели уж так нехороша я? Неужели дурнушку полюбил?..

— Ну что ты, Букен. В том-то и беда, что ты у меня самая красивая! Ты — айчурек! — И Маматай потянулся к ней губами.

Бабюшай строго взглянула на парня:

— Не забывай, ведь за рулем я!..

А Маматай, нисколько не обидевшись, продолжал без слов напевать тягучий страстный мотив.

Солнце еще не успело склониться с зенита, как они миновали горный отрог и углубились в прохладную ореховую рощу, а вскоре между могучими орешинами заиграла яркими блестками быстрая речка.

Бабюшай остановила машину.

Пахло влажной землей и травой, по которой были разбросаны редкие, самые отчаянные, сумевшие пробиться сквозь тяжелые кроны, солнечные золотые монеты. А вот и поляна. Здесь трава Бабюшай с Маматаем по пояс, густая, темная, то и дело вспыхивающая алыми прохладными маками.

Маматай машет девушке рукой:

— Иди скорей сюда!

Бабюшай нерешительно заглядывает туда, где, опершись в расселину ногой, стоит Маматай — перед ней маленькое чудо: по ущелью вниз, с камня на камень, как серебряные денежки, перезванивают чистейшие капли горного родничка; капли шлепаются плоско об огромные камни, становятся веселой струйкой, которая, кувыркаясь на ходу, бежит вниз, закипая белой, как айран [25] Айран — кефир. , пеной.

Маматай взял девушку за руку, и они стали подниматься на перевал. Ореховый лес становился все гуще и тише.

В долине сады давно отцвели, а здесь и алыча, и яблони еще крепко зажали в кулачки свои нежные белые лепестки. И орех тоже не сбрасывал свои сережки.