Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

— Нет.

— Так вот что, Лида, ты должна выручить мать. Это же тот Василь, с которым вы вместе в школу ходили. И, помнится, Вера говорила, что у него к тебе особое отно­шение. Нужно так подойти к нему, чтобы послушался, помог освободить мать.

— Ой, он такой противный! — поморщилась девушка.

— Правильно человек говорит,— строго остановила ее Мария.— Или Миколу боишься?

— А это еще кто? — спросил Сергеев.

— Да ее хлопец.

— Ну что вы, тетенька,— смутилась Лида.

— Я не знаю старого Шайдоба. Но вот думаю: не он ли видел меня на поле? — размышлял Сергеев.— Когда я переползал в рожь, какой-то старик ходил возле тран­шеи. Видно, следил, кто меня подберет. Ведь, по вашим словам, кроме этого человека, в деревне нет ни одного, кто был бы так враждебно настроен к нам?

— Ни одного,— подтвердила Мария.— От отца и Ва­силь о вас узнал. Значит, мог и донести о Вере.

— Сегодня суббота. Василь придет домой, и я смогу с ним встретиться...— начала, но тут же умолкла, опу­стила голову Лида.

— Только сразу о матери разговор не заводи, иначе догадается, что к чему. Сделай вид, что тебе нравится его новый пост, и только,— посоветовал политрук.

— Давайте перевяжу ноги, да поешьте.

Сергеев сел на топчане, начал разматывать бинты.

— Эта уже в порядке, а на второй пятка никак не за­живает,— поморщился он.

— Приложу подорожник, быстро затянет. О, да вы не­дели через две танцевать будете!

Подождав, пока политрук пообедает, Мария и деву­шка ушли.

— Тетенька, я одна дома оставаться боюсь,— пожа­ловалась Лида.

— Приходи ко мне ночевать...

И женские голоса затихли.

Сергеев прилег, прислонившись головой к стене. Ря­дом, в сухом бревне, старательно работал короед. Он то поскрипывал, вгрызаясь в древесину, то шуршал, отгре­бая труху. «Пили́, проклятый, точи насквозь голову вои­на,— подумал Сергеев и еще крепче прижался затылком к бревну.— Довоевался, боец-защитник, до того, что лю­ди в своих углах боятся жить. А тоже кричал — шапками закидаем врага, на своей земле воевать не будем!..»

От горьких этих дум даже глаза закрыл. И будто по­плыли перед мысленным взором кадры трагического фильма.

Вот жена разорвала конверт, зарыдала и рухнула на постель, комкая небольшую бумажку: «Убит...» А Сер­геев на фронте, рядом гибнут его товарищи... Всплыва­ют в памяти родные места. И здесь свистят пули, враже­ские снаряды рвутся в бору, куда он мальчишкой бегал собирать птичьи яйца... А вот и поле... Сколько он слы­шал об этой земельке рассказов от матери, от людей! В детстве брала его мать с собой на узкую полоску.

Что сейчас мама делает? Отправляет младшего бра­та, Митю, на фронт. Он уже большой, идет добровольцем. Почему-то Митя очень похож на соседкиного Володю. И характером, и привычками, и стремлениями. Наши де­ти, одной школы и воспитания одного, потому и похожи...

Мысли начали путаться, наплывать одна на другую. И Сергеев незаметно для себя задремал.

А в это время Лиде не сиделось дома, она часто вы­бегала на улицу, чтобы как будто случайно встретить Ва­силя. Но попадались только женщины, тут же принима­вшиеся участливо утешать девушку. Встретилась она и со стариком Шайдобом. Тот поздоровался, спросил;

— За что же твою мать арестовали? А?

— Откуда я знаю?

— Не горюй, если не виновата, отпустят.— Шайдоб втянул голову в плечи и зашагал дальше, переваливаясь с ноги на ногу. Лиде показалось, будто он усмехнулся. Неужели прав Сергеев, подозревая именно его?

Сразу расхотелось встречаться с Василем. Вернулась в избу, сбросила туфли, упала на кровать. Но тут в дверь кто-то постучал.

— Войдите,— не поднимаясь с постели, глухо сказа­ла Лида.

В избу вошел Микола Вересов. Был он годом старше Лиды, недавно пошел восемнадцатый. Вместе с нею учил­ся в школе и перед войной закончил десятилетку.

— Ты плакала? — участливо спросил Микола, накло­няясь над девушкой.

— Нет.

— По глазам вижу, плакала.

Лида спрыгнула на пол, парень бережно обнял ее, прижал к груди, вдыхая запах волос и глядя в заплакан­ные глаза. Волосы пахли так же, как в тот первый раз, минувшей зимой, когда он робко дотронулся губами до нежной щеки девушки. Но Лида сразу же высвободи­лась, снова прилегла на постель.

Микола пододвинул стул, сел рядом. Он уже знал, что случилось с матерью девушки, но не мог придумать, как успокоить любимую. Сидел и молчал, глядя в черные глаза, в которых, как крупные дождевые капли, светились слезы. Никогда Лида не казалась ему такой красивой, как в эти минуты. Покрытое ровным загаром лицо, полные румяные губы, чуть вздернутый нос — все казалось необыкновенным. Хотелось сказать, что он будет с нею всегда, но решимости не хватало. А Лида вдруг при­поднялась на локте, глубоко вздохнула и не без замет­ного усилия произнесла: