Владимир Федосеенко - После смерча

Уже лежа в кровати, Роман впервые подумал не о душевных переживаниях, а про условия, обстановку, в которых жила Надя. И ему стало жаль ее, Веру, всю их семью.

Остался бы в живых Миша, все могло бы обернуть­ся иначе в доме Валентиков. И, конечно, положение сестры не могло не воздействовать на психику Нади. Она, наверное, никогда бы не согласилась, чтобы ее муж хоть в чем-то уступал такому интересному чело­веку, каким был майор. Но Миша погиб, Роман далеко. Мужчины сейчас, как говорит ее мать, на вес золота, женщины даже инвалидам рады. А к ней сватается та­кой солидный, такой богатый кавалер. Разве можно от­казываться от такой выгодной партии. Нет, завтра Ро­ман должен в последний раз встретиться с Надей, узнать, за кого она выходит замуж, думала ли она со­общить ему об этом и как вообще это случилось. Пото­му что никакие догадки ничего не смогут прояснить в этой сложной ситуации. Если она признается Роману, что выходит замуж за Косяка без любви, ему будет значительно легче. Это, конечно, эгоизм чистейшей во­ды, тем не менее то, что она запомнит Романа на всю жизнь, будет льстить его самолюбию. Что же касается его самого, то он хотел бы как можно скорей забыть о ней.

Домой к ним Роман не пойдет. Он встретит ее на улице, по которой Надя ходит в институт. Не может быть, чтобы она не захотела с ним поговорить. Роману хотелось подогнать время — скорей бы наступил час встречи. Но получалось наоборот. Время текло так медленно, что доводило до изнеможения. Роман спал и не спал, думал и не думал, ел и не ел.

Уже задолго до начала занятий в институте Роман нетерпеливо прохаживался по улице. Было бы лучше стоять возле газетной витрины, создавая видимость сосредоточенного чтения. Но он не мог оставаться на одном месте. А тут еще кусок жести, неизвестно для чего прикрепленный над витриной, вроде и ветра нет, то и дело с противным скрежетом барабанит по щиту. И Роман невольно подумал: "Вот уж, действительно, словно кошки на сердце скребут". Наконец появилась Надя. Роман, как и всегда, узнал ее издалека по поход­ке. Шла его Надя, которую теперь тот, чужой, назы­вает, наверное, своей. Сейчас он узнает обо всем. Повер­нувшись к витрине, Роман сделал вид, будто внима­тельно читает газету. Ни текста, ни даже крупно набранных заголовков он не видел, глаза словно пеле­ной застланы. Повернулся в тот момент, когда Надя бы­ла почти рядом. Она остановилась, их взгляды встрети­лись. Какие чувства обуревали в это мгновение моло­дых людей — об этом остается лишь догадываться. Опустив глаза, они молча кивнули друг другу. Надя, неподнимая головы, рассматривала пуговицы на его ши­нели, а Роман — ее подрагивающие веки, опушенные длинными ресницами. Так же молча пошли они в на­правлении института. Роман не мог заставить себя за­говорить. Спазмы сдавили горло, было трудно дышать. А в душе у Нади словно вулкан. Одно неосторожное движение, и он взорвется. Шли они долго. Наконец Роман остановился и глухо выжал из себя:

— Дальше не пойду.

Надя взглянула на него и, припав лицом к груди Ро­мана, зарыдала.

Люди, проходившие мимо, начали с любопытством оглядываться на них. Роман, растерявшись, не знал, что делать. Казалось, что стоит на узких, шатких мо­стках, а ему протягивают что-то дорогое и хрупкое. Роман осторожно отстранил Надю от себя, повернулся и пошел прочь. "Расспрашивать, объясняться не могу, хоть режь, вот дурень",— мысленно обругал он себя. Ему нельзя с ней встречаться, разговаривать. Лучше ее нет никого на свете, но она потеряна навсегда. А как все это произошло, пусть для него останется тайной. И незачем больше растравлять себе душу. Он только напишет ей о своем отношении к происшедше­му. Расскажет ей о своих мечтах, рожденных в час разлуки, о том, как думал построить пусть скромную, но по-настоящему счастливую жизнь, в которой и ра­дость и горе они бы делили на двоих. С ней бы он ничего в жизни не боялся. А теперь ему безразлично, как сложится его дальнейшая судьба. Лишь бы она бы­ла счастлива. А для Романа она останется сестрой. И хоть никогда они не ссорились, в дом к ней он боль­ше не придет — так для них лучше. А город этот по­кинет навсегда. И будет для него теперь отрадой то, чего так боялась Надя,— океанские, подернутые туман­ной дымкой, просторы. Завтра Роман пойдет к полковнику и скажет, чтобы не ломал он и дальше его судь­бу. Неужели он не поймет Романа? Неужели есть занимающие официальное положение люди, не придаю­щие никакого значения любви, а лишь на словах ра­тующие за здоровую, крепкую семью? Ведь не учел же полковник просьбу оставить его в городе, потому что здесь живет любимая девушка, будущая жена. Ну что ж, завтра он заявит полковнику, что обязательно вер­нется обратно, в мореходное училище. А сейчас напи­шет обо всем Наде, подойдет к институту к концу за­нятий и отдаст ей.