Владимир Федосеенко - После смерча

Роман остановился возле дверей, за которыми был слышен говор. Он постучал.

— Да, да, заходите,— услышал он женский голос.

Роман, широко улыбаясь, распахнул дверь. В ком­нате повисла тишина. Роман так и застыл на пороге, оглядывая присутствующих, сидевших за двумя стола­ми. Надя была одета в свое лучшее платье, она сидела в углу под иконой "Николая-чудотворца". Рядом с ней — чернявый мужчина, полнолицый, с двумя жирными подбородками. К столам был придвинут топчан, на котором лежал Надин отец, возле самой двери си­дела Вера. Остальных Роман не успел рассмотреть. Из-за ширмы вышла мать с большой миской студня. Увидев Романа, она быстро поставила миску на край стола и воскликнула:

— Да ведь это Роман! Раздевайся, проходи, гостем будешь.

Еще несколько голосов повторили приглашение. Ро­ман понемногу приходил в себя. Так украшавшая его улыбка сползла с лица, во взгляде одновременно отра­жались удивление, недоумение, растерянность. Но Ро­ман взял себя в руки, независимо усмехнулся и стал снимать шинель, не отводя глаз от Нади. У нее была необычно высокая прическа, белое, как полотно, лицо, неподвижные, никого не видевшие, кроме Романа, гла­за. Мать, нагнувшись к отцу, что-то зашептала. До это­го молчавшая Вера вдруг заплакала и бросилась за дверь. Роман, поправив на плечах так и не снятую шинель, вышел вслед за нею. Хотел расспросить ее, что здесь происходит. В коридоре Веры не было. Он увидел приоткрытую дверь в комнате учительницы-соседки и, постучав, вошел туда.

— Добрый день, Вера случайно к вам не захо­дила?

— Нет,— ответила дочь учительницы Валя, кото­рую Роман как-то видел мельком.— А я вас узнала, Роман. Вам кто сообщил, что Надя выходит замуж?

— Так, понятно,— Роману показалось, что кровь в жилах помчалась в обратную сторону.— Да, да, я все знаю,— ничего больше не сказав, он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. В коридоре уже стояли Надя и ее мать.

— Роман, откуда ты? — услышал он голос Нади.

Роман не помнил, как выхватил из кармана завернутую в бумагу розу, швырнул от себя и, громко стуча каблуками, сбежал по ступенькам вниз.

"Ну и жизнь, пропади она пропадом. Всем каза­лось, что самые тяжелые испытания я выдержал на войне. Нет уж, вот только теперь они и начались". Ро­ман остановился, вдыхая с наслаждением свежий воз­дух. Что есть, то есть. Но куда идти? Пожалуй, нико­гда раньше не было такой неясности своего положения. Вдруг охватило какое-то равнодушие, безразличие ко всему — пусто, гадко на душе. "Неужели рядом с ней был тот самый Косяк, о котором она писала? Боже мой, хоть бы было на кого посмотреть. Все молчат, а этот уплетает за обе щеки, чавкает и зло посматривает на меня. Ну, точно пес паршивый — утащил кость и те­перь боится, что и кость отнимут, и его выдерут. Не так бы было обидно и противно, если б рядом сидел орел, настоящий мужчина. Проглотил бы я горькую пилюлю, и поминай как звали. Ищи в жизни только равную себе. Кто же он и как у них все произошло? Пока не узнаю, никуда отсюда не поеду",— рассуждал по дороге Роман. Хотя нет, у него, наверное, горячка. Он приложил ладонь ко лбу. Лучше поскорей уехать и постараться забыть, забыть, забыть. Убедить себя, что это был сон. Встретит другую девушку, конечно же встретит. Как же это случилось? Неужели они все та­кие, девушки? Он считал Надю человеком исключи­тельным, может, она и в самом деле такая? Кто бы мог так поступить, как поступила она? Разве можно так бессовестно лгать в любви? А может, она сама себя не энала, встречалась с Романом и ей казалось, что лю­бит его. Познакомилась с другим — и к нему точно та­кое же чувство. Теперь Роману не давала покоя, про­сто мозг сверлила одна неотступная мысль — любила ли его Надя? А о том, что чувства ее были обусловлены определенными житейскими обстоятельствами, Ро­ман даже и но подумал. Он анализировал положение только со точки зрения. Однако Роман не учитывал одного, пожалуй, самого главного, что Надя жила в семье и ни разу никуда от нее не отлучалась! И поэтому все доводы родителей, сестры действовали на нее особенно. Вначале ее чувства к Роману проглядывали в поведении, в высказываниях и были видны всем. Но затем она стала их скрывать. Когда появился Косяк, все начали его возносить. Надо сказать, что и Ко­сяк не дремал. Он без устали рисовал ей будущую жизнь, в которой легко и просто можно будет забыть о прежней любви. Легче переносить невзгоды в реальной! жизни, чем в своем постоянном воображении. В таком положении человек теряет веру в себя, боится, что не выдержит испытаний. А Надя, наверное, именно такую жизнь себе и вообразила. Выдержит ли, сумеет ли дождаться Романа? Шутка ли, пять лет — и все они в сплошном морском тумане.