Владимир Федосеенко - После смерча

"Вот удивится Надя, когда увидит меня",— поду­мал Роман. Все же прошло четыре месяца. Много воды утекло из Сожа, и где-то там, в Черном море, стала она горько-соленой. Никак не поймет Роман, отчего это люди так рвутся на юг, без крайней необходимости его бы туда и калачом не заманили. Полежать на берегу Сожа — одно удовольствие. Трава, словно косы де­вичьи, мягкая, нежная, пахучая, такая приятно про­хладная. А листочки ивняка, ольшаника — бархат, да и только, приложишь их к ранке, затянут, заживят. А на юге — там же сплошные колючки, просто наси­лие над телом человека, привыкшего к совсем иным климатическим условиям.

Дернулся состав на стрелках, зашипело под ваго­нами, и поезд остановился. Куда же теперь идти Рома­ну? На комнатку свою он право утратил, да и постанов­ление горисполкома разрешало пользоваться жилпло­щадью только лишь до окончания учебы. Хорошо еще, что бывшие хозяева относились с уважением к Роману и просили приезжать к ним, как к себе домой. Может быть, Роза снова у них поселилась.

Роман решил направиться к ним, был уверен, что в ночлеге ему не откажут. Скрипел снег под ногами, вихрился из переулков, колол лицо. Пока шел, ни од­ного знакомого не встретил. И это, пожалуй, к лучше­му, начались бы расспросы, откуда, что и почему.

Увидев его на пороге дома, хозяйка всплеснула руками.

— Боже мой, кто к нам пожаловал! А мы уж ду­мали, зазнался наш Роман, никогда и не навестит ста­риков.

— Что вы, что вы, вот побродил по свету и к вашему очагу, больше вроде некуда.

Хозяева не знали, где все это время был Роман. А он все собирался написать им, да так и не удосужился, решил, что на каникулах обязательно зайдет к этим добрым людям.

На часах пробило двенадцать. Только что пришел и Наум Моисеевич. Пока они беседовали, хозяйка приго­товила обед.

— Кое-что и у меня есть. Я ведь пока на армейских харчах.— Роман открыл чемодан, достал консервы, су­хари, виноград.

За обедом Роман узнал, что Роза теперь работает адвокатом, живет одна. Наум Моисеевич встретил как-то Федора, но и он не знал, куда это Роман подевался.

— Мы после тебя никому квартиру не сдавали, мо­жешь занимать свою комнату,— сказал после обеда Наум Моисеевич.

В комнатке все стояло на прежних местах, как и при нем. Только со стола Надина фотография переко­чевала на тумбочку в интернате мореходки. Роман хо­тел взять ее с собой, но ребята попросили, чтобы оста­вил эту красивую девушку, они привыкли к ней и без нее им будет скучно. Роман согласился. А в дороге по­думал, что сделал это напрасно. Но потом передумал, в крайнем случае напишет, и они вышлют.

Спать не хотелось. Надя писала, что в парке на зи­му построили закрытую танцевальную площадку. А не пойти ли ему туда сегодня часов в семь вечера и зата­иться где-нибудь в уголочке. Если на танцы придет Надя, он увидит, с кем, и понаблюдает за ними. Уж очень взволновало ее последнее письмо. Написала так, что можно подумать — действительно последнее. Если и в самом деле с кем-то познакомилась, честно и откро­венно об этом бы и написала. Так, мол, и так, разлю­била тебя, милый друг, и забудь обо мне и обо всем, что со мною связано. В крайнем случае, не отвечала бы на письма, и он бы сам все понял. Но мысль о том, чтобы пойти и проследить за нею, он отверг. Заглянул себе в душу и понял, что так поступить не сможет. Если увидит Надю одну или даже с парнем, все равно ему ведь стыдно будет больше, чем ей. Ему, с его же­ланием строить отношения с любимым человеком только на полном доверии, такой шаг был бы непрости­тельным. Нет, он сейчас же пойдет к ней! И если Надя захочет идти на танцы, они пойдут вместе.

Все же не везет Роману. Он мечтал, что всегда бу­дет рядом с Надей, и посмеивался над Федором и его женой, которые даже в кино ходили порознь, в раз­ные дни.

Все надо делать сообща. Роман не мог согласиться с образом жизни Федора. Пока он во дворе играл в до­мино, жена на кухне чистила рыбу. Мол, я купил, при­нес, а что с ней делать — это уже меня не касается. Роману тогда казалось, что нет между ними сладу, а значит, нет и любви. И зачем ему сейчас торчать здесь одному, когда он может быть рядом с Надей. Он быстро подшил на кителе чистый подворотничок, погладил брюки, начистил до глянца ботинки. Взял коробку с виноградом, улыбнулся: "Снова скажут — зачем при­нес". Достал из чемодана и положил в карман подарок для Нади — розу. Кажется, все. Вот только никак не мог унять волнения. Его, как в ознобе, била внутрен­няя дрожь. Конкретных мыслей не было. Все пытался представить себе, как удивится Надя, увидев его.