Павел Макшанихин: Родимая сторонка

Попросил тогда Еремей кузнеца деревенского сковать шапку и рубаху железную, меч и палицу. Обрядился, поехал Сысоя Брюхана искать. И повстречались они в чистом поле, на краю земли, у самых гор.

Закричал Еремей:

— Слезай, с коня, купчина! Давай попрощаемся. Кому-то из нас не видать завтра солнышка.

У Сысоя сердце екнуло, а виду он не показывает, да еще похваляется:

— Долгонько же ты, сермяжник, по смерть собирался!

Сошел Еремей с коня, положил на землю меч и палицу, сам к Сысою идет. Тот навстречу ему при всем, как есть.

Только обнялись для последнего прощания, как схватил Сысой Еремея за пояс, приподнял над головой и бросил на землю. А когда привстал Еремей на колени, ударил его Сысой со всего маху двухпудовой палицей по железной шапке. От такого удара Еремей в землю по пояс ушел и умом первое время помутился. А Сысой меч да палицу бросил ему и приказ дал:

— Будешь стоять здесь между гор веки вечные, землю нашу от ворогов оборонять. За хорошую службу жизнью награжу, за плохую — срублю голову.

Кровяными слезами заплакал Еремей от обмана и горя, но пришлось ему покориться. И стоял он между гор на краю земли пятьдесят годов. Не пропустил мимо ни конного, ни пешего. Поседел весь сам, мохом зеленым оброс и не чаял уж, сердешный, когда его муке конец придет.

— Только раз на зорьке слышит он конский топ и людскую молвь с нашей русской стороны. А как стало светать, увидел — едет человек на коне во весь скок. Едет один, сам с собой разговаривает, песни поет. Остановился на угоре, глядит по сторонам, бороду черную поглаживает. Лицо у него смелое, глаза вострые, руки жилистые. По виду кузнец: на плече кувалду держит железную и одет бедно, — рубаха в заплатах, рукава у ней по локоть закатаны, а шапки и вовсе нет.

Храпит под ним конь, трясет гривой, дальше не идет. Привстал кузнец на стременах и шумит:

— Что там за колода торчит?

На те слова осерчал Еремей:

— Проезжай своей дорогой, пока я тебя палицей не огрел!

Слезает кузнец с коня, идет смело к богатырю.

— Здравствуй, Еремушка. Не зря, видно, люди сказывали, что живой ты. Насилу я дорогу к тебе нашел. Да что сидишь тут сиднем?

— Землю свою стерегу, — отвечает Еремей.

Засмеялся тут кузнец.

— Коли твоя была бы земля, не звали бы тебя Безземельным. Чужую, стало быть, стережешь.

На ту горькую правду обиделся Еремей, схватился в гневе за палицу.

А кузнец ему свое:

— Не я у тебя землю отнял, Еремушка, а Сысой Брюхан. Меня бить не за что.

— Верно, — заплакал Еремей. — Говори уж, коли знаешь, и другую правду: что с моими родителями сталось, с малыми братовьями да сестрами?

— Знаю, — говорит кузнец, — Батюшки твоего на свете давно нет: как попал он тогда от барина к Сысою в маяту, так из нее и не вышел. По чужим людям все скитался, а откупиться от Сысоя не мог, с тем и помер. Матушка твоя после него по миру пошла и тоже умерла давно. Братья да сестры, те на Сысоя работали, а теперь и дети ихние на него же горб гнут.

От великой печали-жалости заплакал Еремей еще горше. А кузнец ему говорит:

— Вставай. Погибает народ в нужде да в неволе. Помогать ему надобно. Затем и пришел к тебе.

— Как же я пойду?! Ноженьки-то мои в землю вросли.

— Вставай, говорят тебе! — рассердился тут кузнец. — Нечего сиднем сидеть да слезы лить. Без тебя одному не справиться мне. Ну-ка, поднатужься!

И сам Еремея за плечи схватил, понужает.

Натужился Еремей, палицей в землю уперся. Дрогнула земля кругом, качнулись горы. Встал он на ноги, сам себе не верит. Благодарит кузнеца:

— Вот спасибо, добрый человек. Как тебя звать-то хоть и какого ты роду будешь?

Отвечает кузнец:

— Роду я тоже крестьянского, твой брат мастеровой, на Сысоя работаю. А зовут меня Степаном Бесприютным, потому как ни угла своего нет, ни хозяйства нет у меня.

Побратались богатыри, стали думать вместе, как народ из нужды вывести.

И говорит тут Еремей:

— Слыхал я мальчишкой от деда своего: есть на свете такие мастера, что семиверстные сапоги сшить могут. Шаг в них шагнешь — сразу семь верст. Вот кабы нам сапоги такие достать! Везде бы мы тогда успевали и при нашей силе столько бы всего наработали, жил бы весь народ в довольстве.

— Будь по-твоему! — согласился Степан.

И пошли братья-богатыри по свету искать чудесных мастеров, что семиверстные сапоги шьют.

Исходили все города и села, а не нашли таких мастеров, и, где их сыскать, никто не сказывает. Спасибо, старик один надоумил:

— Не ходите зря и не ищите. Нет на всем свете таких мастеров. Заказ ваш только вольными руками сработать можно, а у мастеров наших руки не свои, товар чужой, и шьют не на себя, а на купца.