Илья Константиновский - Первый арест. Возвращение в Бухарест

Что должен каждый румын? Он, Аурел Молдовану, должен сохранить свое незапятнанное имя. У других директоров есть капитал: директор «Карентула» Шейкару имеет нефтяные акции, директор «Универсула» Стелиан Попеску миллионер, владелец поместий и фабрик, а у него, Молдовану, ничего нет, кроме честного имени и стеклянного шкафа с коллекцией старинных бронзовых монет. У него, правда, есть еще и жена, когда-то она была красавицей: мисс Бухарест за тысяча девятьсот… пожалуй, лучше не вспоминать, какой год. Есть у него и сын, которому предстоит унаследовать незапятнанное имя Молдовану; и, наконец, у него есть привычки, твердые, укоренившиеся годами привычки: аперитив — у «Трипковича», обед — в «Модерн», ужин — в «Континенталь», в январе — Синая, казино, в мае — Ницца, Променад дез Англэ; он совсем не склонен менять свои привычки только лишь потому, что завтра в Бухарест войдет Красная Армия. Какое ему дело? Почему именно он должен ее приветствовать? Если конъюнктура изменится, э т о г о ему никогда не забудут, и тогда прощай единственный капитал, единственная основа благополучия — незапятнанное имя.

Так думал он, сидя и переписывая одну и ту же злополучную фразу; и в конце концов решился прибегнуть к старому, испытанному способу: начать статью с исторического экскурса, а именно с похода императора Траяна в Дакию, перейти затем к Михаю Витязю и Стефану Великому, остановиться на объединении румынских княжеств и провозглашении Румынского королевства, на русско-турецкой войне семьдесят седьмого года, балканской войне тринадцатого года, первой мировой войне — Версаль, Трианон, Сен-Жермен — и связать все это с нынешней войной и Красной Армией, поговорить об исторической роли Красной Армии, как можно больше о Красной Армии, ничего не сказав о Красной Армии. И вот он берет чистый лист бумаги и начинает заполнять его привычными, ничего не значащими фразами, и ему кажется, что в мире все идет как всегда. Он успокоился, его передовица успокоит завтра Войновича — Сруловича; ему остается только успокоить читателя и остановить ход времени.

«…Старые пугала румынской буржуазии снова пускаются в ход, подобно тому как используется иногда оружие устаревшего образца за неимением нового. Война изменила, конечно, многие устаревшие представления о Советском Союзе, но в определенных кругах буржуазии и интеллигенции, в кругах мелкой буржуазии, напуганной великими переменами, которые совершаются в современном мире, все еще господствуют остатки старых концепций…» [88] Из брошюры «Идет Красная Армия».

В других комнатах редакции сидели другие сотрудники, и у каждого был свой способ избавления от тревог, наступавших на них в эту ночь со всех сторон, старый испытанный способ, помогавший отделаться от вопросов, на которые нет ответа. Заключался он в том, что надо писать правду, ничего, кроме правды, как можно больше правды — и никогда не писать всю правду.

На столе заведующего иностранным отделом лежали последние издания «Хус-Ху», «Вер ист вас», «Пти Лярусс иллюстре», но господин Ливеску в них не заглядывал. Он никогда не стремился знать все обо всем, он знал самое главное: как составить международный обзор независимо от происшедших событий. Он часто говорил, что иностранный обозреватель не должен идти на поводу у фактов — факты меняются, но Точка Зрения Обозревателя остается, и вот он писал сегодня о вступлении советских войск в Бухарест с той же легкостью и невозмутимостью, с какой лишь десять дней тому назад писал, что советские войска никогда не войдут даже в Яссы. Ливеску писал мелким, но четким почерком на белой блестящей бумаге, на столе поблескивало стеклышко его монокля, под мягким светом настольной лампы матово блестела его голова, совершенно лысая, с прозрачной старческой кожей, пронизанной синими жилками: он приближался к шестидесяти, но не считал себя стариком и по-прежнему носил модные костюмы, яркие галстуки и, самое главное, ботинки на высоких каблуках, потому что женщины прощают мужчине все, кроме низкого роста.

У него были блестящие данные для карьеры международного обозревателя: плохая память, торжественно-туманный, как у профессиональной гадалки, слог, чувствительность барометра к перемене настроения ответственных чиновников министерства иностранных дел и, наконец, безошибочная способность уже по одному выражению лица послов великих держав догадаться, что бы им хотелось прочесть в газете; когда он общался с представителями стран помельче, его чутье значительно притуплялось. Все это, вместе с полным отсутствием собственных мнений, умением играть в преферанс и занимать пожилых дам, обеспечило ему репутацию проницательного человека, знатока международной политики. В своих обзорах он часто цитировал мудрое народное изречение насчет воды, которая течет, и камней, которые остаются в реке неподвижными. Свой сегодняшний обзор он тоже начал с этой метафоры: события текут, меняются, но принципы нашей Внешней Политики остаются незыблемыми. Слова «Внешняя Политика» он писал с большой буквы, потому что Внешняя Политика Государства — это вам не партийные дрязги, выборы, подтасовка голосов, смена вождей, хитрость воротил, скандалы, — это Основа Основ, Путеводная Звезда, Божье Солнце, которое обслуживают лишь избранные эксперты и жрецы. Он был глубоко убежден в том, что, как бы ни изменилась ситуация и как бы ни перекраивалась карта мира, занятие внешней политикой останется без изменений и его приятная жизнь иностранного обозревателя останется без изменений, потому что останутся дипломатические приемы, официальные обеды, завтраки, коктейли, столы, перегруженные тарелками и бутылками, лакеи с подносами, уставленными стаканами, фраки и мундиры, увешанные орденами, женщины, увешанные драгоценностями; останутся пресс-конференции, микрофоны, вспышки магния, суетливый шепот секретарей, многозначительные лица швейцаров, дипломатические «роллс-ройсы», пернатые каски и белые перчатки стражи и почтительное: «Сюда, пожалуйста» — у входа в чинно торжественные залы; и международные конференции, конгрессы и встречи будут протекать как всегда; изменятся, конечно, названия: раньше были Малая Антанта, Лига наций, ось Берлин — Рим и Берлин — Токио, теперь будут Большая Четверка, Объединенные Нации, — изменятся слова, которые надо писать с большой буквы. Вместо Тысячелетний Рейх, Новый Порядок, Новая Европа будут Новая Эра, Демократия, Свобода, Самоопределение народов, — но останутся пресс-центры, ложи и пропуска для прессы и лихорадочная жизнь где-нибудь в Женеве, Риме или в Париже — Париж-то ведь останется, — и Плас де ла Конкорд, Эйфелева башня, Сена, омары, запиваемые бургундским, и Большие бульвары, и les petites femmes, прелестные юные гризетки прелестной, вечно юной Франции.